В ностальгические снегопады все думал, что прошлое так же постепенно отдаляется, как Земля в иллюминаторе, и спустя время помнишь его только через большую холодную подушку, эдакий белый настил. А потом мозг стал отходить от различных веществ и вспомнил, что до меня ведь уже давно спели, мол «память укрыта такими большим снегами».

Тогда получается такая штука, чем горячее ты изнутри, тем тяжелее тебе бороться с импульсами памяти, потому что её (памяти, прошлого, твоего личного архива событий минувших лет) подступающая корка – всегда будет растапливаться твоим темпераментным жаром, возвращая на прежнюю точку не отпускающих переживаний.

А когда становится совсем невмоготу грузиться, – тусклая лампа перегорает, открывается дверь в кромешной темноте. Нащупывание пальцем примерной области замочной скважины, скрежет ключа в мучительном поиске нужной плоскости и спасительная пустота попадания.
После школы прошло уже много-много лет, а я помню, какой запах был в квартирах каждого из ребят, за которыми я заходил, чтобы позвать гулять. А однажды я наверняка узнал и понял, из чего состоит запах тревоги, одиночества и бессмысленности.

Похоже на то, что самое главное во мне сформировалось в те часы, когда после школы я оставался один в нашей квартире без телефона. И если бы телефон был тот участок личности, который отвечает за тревожность и одиночество – был бы значительно меньше. Но тогда вся внутренняя моя топография была бы совершенно другой. Короче, раньше масштаб личности зависел от коммуникации спальных районов.

Так редко удается почувствовать счастье. Сравнимо, наверное только с несколькими секундами когда глухой коридор лестничной клетки заливается солнечным светом из открытой двери чьей-то квартиры.

С какого-то момента все кажется словами, рассказами, фотографиями, музыкальными аккордами, всем тем, что уловимо и передаваемо в любом виде. И ты как тот индикатор – слушаешь, общаешься, встречаешь и провожаешь.

Я загружен как сухогруз с высокой корабельной платформой: сухими остатками, фактами тысячелетий, горючей взрывоопасной историей, невыплаканными слезами и циркулирующей по артериям кровью, из которой нужно сделать две полосы легкости и простого восприятия. Восприятия действительности – простого да житейского, потому что остальное – уже понято, мель по мене. Я так слова обычно подбираю. А в слова мне нравится играться еще с раннего детства.

Хочу убрать пафос и эмоциональность, претензию на что-то невинное и божественное, чтобы смог просто сказать – вижу картинки детства своего, которых не замечал раньше, но они все отображены, как спасательные маячки (ориентиры). Все до одного. И убрать: жесткость, расчет, прямолинейность, это не могу быть я в этом практичном свитере, это не может быть моя уже пожилая матушка, и лицо мое – всё равно такое мимически живое, и объемно все так, что не верится, как будто время не шло, они все так и остались там светлые, так и не состарились, а я никогда не вырасту. Господи, как же хочется вернуться туда, где было НАСТОЯЩЕЕ лето, многочасовые купания, ненавязчивое палящее траву солнце, вишневый компот с косточками в стеклянной банке, молодые, еще не встревоженные жизнью родители и незатейливые подруги, черно-белые фотографии вместе, дура собака, братья хулиганы и приключения с ними, сон после обеда и полдник из запретной двери шкафчика, где сладкое и волшебное.

Начинаю осознавать, что вот уже долгое время я раскладываю все слова, знаки, взгляды, звонки, прикосновения по двум весовым чашам: «да» или «нет». И все жду, когда же наступит долгожданное окончание, когда уже наберется в одну, хоть в какую, чтоб можно было со всей точностью вздохнуть и вымолвить – ну вот, вот же, и жить с этим, и не выламывать свое сознание, что может быть еще один (-вы)ход, который бросит что-то в другую чашку и опять будет это мучительное пустотное равновесие.

Все знают, что время в течение человеческой жизни воспринимается по-разному. Все об этом говорят, когда вырастают, и никто не верит в детстве, что год – это ничтожно мало. Это так обыденно, но я удивляюсь, просто поражаюсь, каждый раз, когда думаю об этом. Почему в детстве, когда тебе и так-то трудно: тяни эту четверть в школе, смотри на шалопаев из старших классов и думай, что это навсегда. Такого безумного накала страстей от оценки времени, как в детстве, я редко где испытывал. Мне казалось, что моя школа так и будет вечно стоять особняком (вернее, школы, которые постоянно менялись так как мы семьей переезжали с места на место), эти волоски застывшие в краске на стене около доски, которые я вижу каждый божий день, эта учительница в поехавших колготках, этот пьяница-сосед, задавала-соседка, этот вынос мусорного ведра к холодной зимней помойке – каждый, каждый день будет всплывать передо мной и никогда не кончится. При том, что было у меня детство хорошее. Нормальное, семейное, сытое вполне детство, как у всех мальчиков, у кого папа научный сотрудник: спортивные лагери, линейки, деревня, елка, красная икра в новый год, море летом. Ну что с нами такое происходит приблизительно в 18-25? Почему? Отчего все дни прокручиваются стремительно, не давая тебе вглядеться? Я знаю психологические законы и про то, что самосознание формируется в детстве, и поэтому качественные изменения каждый день происходят, и поэтому ты все видишь иначе, а взрослый – сложился и двигается по прямой с одинаковой скоростью. Но смысл? Большую часть жизни человек живет не замечая, не успевая заметить.

Никогда не пойму я, куда деваются те люди с молодых фотографий. Почему я вижу старых людей и тут же на карточке какой-то их же молодых, а внутри они себя чувствуют, как на карточке, потому что душа не меняется. Зачем эти оболочки меняются? Изменение тел, и очень часто – жизненного уклада.

Я очень скучаю по благому состоянию «сегодня идем в гости». По детскому такому состоянию. Ты заранее готовишься (если это приятные тебе гости), говоришь во дворе – я завтра не выйду.

Я завтра – в гости.

И ты ждешь, как будешь вручать цветы и подарок. Как будет сверкать стол и пахнуть салат. Как нальют газировки и ты будешь чокаться со всеми. Как майонез размажется по тарелке, как останется еще чай с тортом, а ты под столом пролез и закрылся с другими детьми в комнате и ваше время – дурачься, болтай, играй – взрослым не до тебя, им хорошо, что ты не мешаешь. И вот иногда кто-то из детей с ором выбегает (ну салки у вас там или прятки) и взрослые улыбаются. А потом чай и торт приносят вам в детскую. Вы жуете и счастье такое, такое, а потом укутываться домой и с собой дадут кусок торта. Счастье ж, но мир почему-то обязывает взрослеть, быть серьезным и важным. Как же мне трудно здесь, эх.
Всё равно, в детстве было очень много неповторимой жизни, как рано начинался день, как рано начиналось и как долго было лето, осень была так далеко, весь июнь ты каждый день жил каждую минуту, вдыхая солнечную пыль, оборвавшиеся зонты одуванчиков, и тополиные маленькие колтуны. И в три часа дня так уставал и так долго было до ужина, так долго-долго... А сейчас каждый день ты ощущаешь скорый сентябрь и убирать зимние ботинки не видишь особого смысла. Возвращался в город и за плечами пробегало еще одно существование, целое воплощение, жизнь большая. А теперь ты возвращаешься после двух недель какого-то моря и самолета и поезда, за которые ты только успел подумать «кажется, сейчас лето и в нем я».

Последние годы, когда жизнь разогналась сбрендившим паровозом ты только и делаешь, что пытаешься всмотреться в окошки вагонов, чтоб хоть что-то различить. И различаешь все меньше. Ты просто живешь в ритме взрослого человека, и совсем неважно – эти окошки снаружи мелькают, или только в твоем воображении.

Ничего нет объективного. Сколько бы мы не рассуждали об этом на ясной поляне с бутылкой ликера под выкрики птиц, строительные шумы, самолеты и дельтапланы. Без меня нет ничего из того, что я вижу и воспринимаю. Вполне возможно, есть нечто, что воспринимает и видит кто-то другой, а возможно и вовсе все сворачивается и зияет черной дырой или синей бездной, пока я опять не появлюсь, не проснусь, не выйду из летаргического сна - микросмерти. Спасибо тому, кто придумал и создал такое спасательное явление, как «сон».

Я делаю свой нехитрый вывод из того, что мой взгляд на вещи (а посему и сами эти вещи для меня) – могут изменить такие мелочи, как прогулка до каменной плиты спрятанной в лесу, но другой тропинкой, как информация о каком-то событии или слишком уж вычурная одежда на каком-нибудь очередном придурке.

Мой мир изменяется, его наполнение непохоже на вчерашнее, как горчица на курицу. То есть, внимание может концентрироваться на любой глупости, и это уже меняет. Ощущение, что подвернули какие-то настройки и ты попал в другую жизнь, но по памяти все ходишь на кухню попить воды и шаришь выключатель на стенке справа.

Нет-нет, мир совсем не такой, как мы представляем в уме.