Виталий Лейбин
Революция (см. эпиграмму сэра Джона Харрингтона в пер. Маршака: “Мятеж не может кончится удачей,  В противном случае его зовут иначе”) в Киргизии указала на некоторую бессмысленность политологической экспертизы в России. Количество неоправдавшихся прогнозов было больше, чем если бы эксперты отвечали на вопрос “что будет?” случайно, “от балды”. См., например, заголовок интервью одного из самых квалифицированных российских экспертов – “Революционные цветы не растут в Центральной Азии”.
Это я говорю, естественно, не с тем, чтобы показать, что политрушные инструменты анализа как-то бесспорно сильнее, чем все остальные. Да, мы-то как и все указали на “попсовые”, очевидные вещи. То есть, во-первых, на сходство всех революционных ситуаций в СНГ, и, во-вторых, на специфические черты Киргизии: разрозненную оппозицию, отсутствие очевидной политической поляризованности по линии Россия-США, территориально-клановый раскол страны по линии Юг-Север, соответственно - вероятность не бархатных сценариев и т.п. Понятно, правда, что и первое (общее), и второе (специфическое) наблюдение можно с некоторыми нюансами распространить на все страны СНГ и не только. Вот такие мы, эксперты, дураки.

Теперь – к делу. У меня есть два объективистских суждения: одно - в оправдание, другое – про контекст анализа ситуации, в которой оказались Россия и ее соседи.

Тезис о несоразмерности человека истории.
Дело в том, что к историческому событию нельзя быть готовым: эта штука посильнее любых отдельно взятых господ-товарищей. Люди, которые давно живут в России и СССР, примерно знают, как реагировать на приближение очередного витка: закупать гречку и тушенку (см. предвыборный ажиотаж в Киеве). Появились и новые способы компенсации форс-мажорных обстоятельств специально для очень важных персон: страховочная гражданская и финансовая натурализация в разных, предположительно более стабильных странах.
...

Неоднозначность фактора бедности отметил и сам Малашенко. Самым бедным в Киргизии является Юг. Но именно он и стал “колыбелью революции”.

То есть все понимают, что, по крайней мере, у нас история не закончилась.
А если быть честными, то история не закончилась и вообще: "легче закончить себя, чем историю

Б.Кагарлицкий

...Конспирологи в массе своей почвенники, националисты и мистики. Политтехнологи — принципиальные плюралисты, западники, рационалисты. Даже те из них, кто работает на фашистские или национал-коммунистические организации, не разделяют эти идеологические установки. Они уверены, что заговоров должно быть как можно больше. Тогда всем хватит работы.

Вбросить слух, опубликовать статью, правильно составить социологический опрос — и вот общественное мнение. Способность людей критически осмысливать информацию политтехнологи оценивают крайне низко, и в этом они, увы, правы. Но реальные процессы пробивают себе дорогу в массовое сознание, вопреки любым пропагандистским стараниям. Попросту говоря, если вас ежедневно грабят на улице, рано или поздно вы засомневаетесь в правдивости телевизионных сообщений, из которых следует, что в вашем районе напрочь отсутствует преступность. Конечно, не после первого раза. Даже не после десятого. Но после сотого — наверняка.

Обыватель может быть туп и податлив на манипуляции. Но беда в том, что сами манипуляторы не далеко ушли от обывателя. Чем больше они верят во всесилие и непобедимость своих методов, тем более уподобляются обывателю, которого хотят контролировать.

Веселые циники, считающие себя практическими, изощренными людьми, на самом деле чрезвычайно наивны. Когда они добиваются успеха, то в силу простой веры в непобедимость зла даже не пытаются разобраться, как у них это получилось. А если терпят поражение, то сваливают его на частные ошибки или на то, что их переиграл другой манипулятор, обладающий более значительным бюджетом. Единственный вывод, который российские политтехнологи сделали из своего поражения во время украинской «оранжевой революции», сводился к тому, что у американцев больше денег.

То, как реально происходят политические процессы, для политтехнолога — абсолютная тайна. Он не может и не хочет осознать, что сам не более чем пешка, второстепенный элемент процесса.

Поскольку с некоторых пор все политические силы используют политтехнологов, любая победа и любое поражение могут быть отнесены на их счет. Политическая борьба выглядит подобием игры, не то в шашки, не то в покер. Правила заранее известны, игроки имеют одни и те же цели. Вопрос лишь в том, у кого денег больше и кто лучше умеет блефовать.

Между тем политика — не игра, а деятельность, результаты которой затрагивают миллионы людей. Время от времени эти миллионы вырываются на политическое пространство, разнося в щепки все игровые столы и разбрасывая по полу фишки. Но даже когда до такого не доходит, объективная реальность то и дело напоминает о себе. Сначала по мелочи, исподтишка, потом все сильнее и сильнее. Политтехнологи трактуют это как «фактор непредсказуемого», «внезапное изменение ситуации». Хотя все эти «непредсказуемые» тенденции как раз и лежали на поверхности: интересы социальных групп, противоречия проводимой политики, элементарная способность сначала небольшого, а потом и все более значительного числа людей делать выводы из собственного опыта.

Все это не принимается во внимание, поскольку не относится к миру политтехнологий.

И чем более политтехнологи и их заказчики верят в силу своих чар, тем меньше эти чары работают. Собственно, потому-то выборы то и дело приходится фальсифицировать, что политтехнологии на каждом шагу дают сбой. А ужесточение полицейских методов политического контроля — наглядное свидетельство нищеты политтехнологий....
http://scepsis.ru/library/id_1929.html