Давным давно я вырвал журнальную страничку с фотографией Алины. Я повесил её над письменным столом и так часто смотрел на нее, что казалось я знаю вкус этой девушки, но много лет спустя он оказался совсем другим.

Смог бы я любить её иначе? И - глядишь, мое здоровье не оставило бы меня мерзнуть тут в палате дирижером в вечной оркестровой паузе, где все кашляют и халатно меняют положение ног, а ты знай держишь спину, держишь голову, застигнутый шквалом молчания, а мой сподручный носил бы джинсовую кацавейку, чинил трубы и попахивал теплой ржавчиной и сохнущей тряпкой.

Я думаю, мы продвигаемся в любви, когда любим сами, в одиночку, в вечной тени и сырости, в зарослях терновника под осенним мерзлым дождем, склоняясь с подобными нам над тлеющим хворостом, отгоняя шоколадниц, отгоняя капустниц, что вконец избаловались, и садятся на лицо и плечи, и пьют из наших стаканов медовый сбитень безымянности, сладчайший взвар невзаимности, и напиваются, и падают, и вот - вся поляна усыпана их сложенными треугольничками, будто солдатскими письмами, но я кажется отвлекся.

Я неумеха, любитель в любви, меня неловко и плохо учили, даже когда было самое время, а теперь и подавно, мне чуть больше двадцати лет и вот - ученичество завершилось, по договору с мастером я получаю три шанса и тюбик с ароматной лазурью, или - шекспира и стеклянную гармонику, или - узелок на платке, бамбуковую палку и поцелуй демона. Мечты.

...