— Вы знаете историю про барона Мюнхгаузена, который поднял себя за волосы из болота?
— Знаю, — сказал шофер. — В кино даже видел.
— Реальность этого мира имеет под собой похожие основания. Только надо представить себе, что Мюнхгаузен висит в полной пустоте, изо всех сил сжимая себя за яйца, и кричит от невыносимой боли. С одной стороны, его вроде бы жалко. С другой стороны, пикантность его положения в том, что стоит ему отпустить свои яйца, и он сразу же исчезнет, ибо по своей природе он есть просто сосуд боли с седой косичкой, и если исчезнет боль, исчезнет он сам.
— ... Вы пример поняли?
— Понял, понял. Не дурак. И что же твой Мюнхгаузен, боится отпустить свои яйца?
— Я же говорю, тогда он исчезнет.
— Так, может, лучше ему исчезнуть? На фиг нужна такая жизнь?
— Верное замечание. Именно поэтому и существует общественный договор.
— Общественный договор? Какой общественный договор?
— Каждый отдельный Мюнхгаузен может решиться отпустить свои яйца, но...
— Что "но"? — спросил шофер.
— Но когда шесть миллиардов Мюнхгаузенов крест-накрест держат за яйца друг друга, миру ничего не угрожает.
— Почему?
— Да очень просто. Сам себя Мюнхгаузен может и отпустить, как вы правильно заметили. Но чем больней ему сделает кто-то другой, тем больнее он сделает тем двум, кого держит сам. И так шесть миллиардов раз. Понимаете?
Виктор Пелевин.— Знаю, — сказал шофер. — В кино даже видел.
— Реальность этого мира имеет под собой похожие основания. Только надо представить себе, что Мюнхгаузен висит в полной пустоте, изо всех сил сжимая себя за яйца, и кричит от невыносимой боли. С одной стороны, его вроде бы жалко. С другой стороны, пикантность его положения в том, что стоит ему отпустить свои яйца, и он сразу же исчезнет, ибо по своей природе он есть просто сосуд боли с седой косичкой, и если исчезнет боль, исчезнет он сам.
— ... Вы пример поняли?
— Понял, понял. Не дурак. И что же твой Мюнхгаузен, боится отпустить свои яйца?
— Я же говорю, тогда он исчезнет.
— Так, может, лучше ему исчезнуть? На фиг нужна такая жизнь?
— Верное замечание. Именно поэтому и существует общественный договор.
— Общественный договор? Какой общественный договор?
— Каждый отдельный Мюнхгаузен может решиться отпустить свои яйца, но...
— Что "но"? — спросил шофер.
— Но когда шесть миллиардов Мюнхгаузенов крест-накрест держат за яйца друг друга, миру ничего не угрожает.
— Почему?
— Да очень просто. Сам себя Мюнхгаузен может и отпустить, как вы правильно заметили. Но чем больней ему сделает кто-то другой, тем больнее он сделает тем двум, кого держит сам. И так шесть миллиардов раз. Понимаете?
