Ах война, что ты подлая сделала.

«Он оглянуться боялся…»
...Мама с папой думали, что мы спим. А я лежала с сестричкой и притворялась, что сплю. Видела: папа долго целовал маму, целовал лицо, руки, а я удивлялась, что никогда раньше он так ее не целовал, Они вышли во двор, я подскочила к окну: мама повисла у папы на шее и не отпускала его. Он оторвал ее от себя и побежал, она догнала и снова не пускает и что - то кричит. Тогда я закричала: «Папа!»
Проснулись сестричка и братик. Выскочили мы на крыльцо: «Папа!» Отец увидел нас и, как сейчас помню, закрыл голову руками и пошел, даже побежал. Он оглянуться боялся.
Солнце светило мне в лицо так тепло, что и теперь не верится, что мой отец уходил на войну. Я была совсем маленькая, но мне кажется, я чувствовала, что вижу его в последний раз.
Так и связалось у меня в памяти, что война – это когда нет папы.
А потом помню, как лежала возле шоссе наша мама с раскинутыми руками. Солдаты завернули маму в плащ-палатку и похоронили на этом же месте. Мы кричали и просили, чтобы нашу маму не закапывали…
Женя Билькевич – 5 лет.

«Они лежали на углях розовые…»
…Старики остались с малышами, думали, что их не тронут. Огонь никого не пощадил. Идешь – лежит черный труп, значит, старый человек сгорел… А увидела издали что-то маленькое, розовое – значит, маленькая девочка. Они лежали на углях розовые…
Когда я увидела первых фашистов… Вернее, даже не увидела, а услышала – у них у всех были подкованные сапоги, они громко стучали. Я смотрела на них, и мне казалось, что даже земле больно, когда они идут…
Война началась, мы были еще дети – тринадцать-четырнадцать лет. Кончилась война, мы уже взрослые – восемнадцать-девятнадцать лет. Надо было идти работать, руками по кирпичику собирать разбитый город. На свидания бегать нам к некому. Наши женихи погибли… Они по возрасту как раз под войну успели – кто на начало, кто на конец. Ни детства, ни юности у нас не было. Мне кажется, я всегда была взрослая, всегда делала только взрослую работу.
Катя Коротаева – 14 лет.


«А белый свет – ненаглядный»
…В школе сидим в пальто, у многих девочек пальто сшито из шинели, у мальчиков – просто шинели. Утром ранним слышу из репродуктора: победа! Мне пятнадцать лет.
Вечером сидим за столом, на столе с нами папина фотокарточка и томик Пушкина с истлевшими краями страниц, выпадающих из переплета. Это подарок невесте – маме. Я вспоминаю, как мы с папой читали вместе стихи и как он, когда ему что-нибудь особенно нравилось, говорил: «А белый свет – ненаглядный». Такого живого и любимого папу я не могу представить неживым…
Людмила Никонорова – 12 лет.


«Золотые слова…»
…И еще удивлялась, как этими пулечками можно убить большого человека? Даже меня, я же в тысячу, в миллион раз ее больше.
Мама не сразу умерла. Она долго лежала на траве, открывала глаза:
-Ира, мне надо тебе сказать…
-Мама, я не хочу…
Мне казалось, что если она мне скажет то, что хочет, она умрет. Когда мы маму помыли, она лежала в платочке, с большой косой. Девочка …Это уже сегодняшний мой взгляд на нее. Я уже старше ее в два раза, маме было двадцать пять лет. У меня сейчас дочка такая.
Другие, слышу, говорят: «Моя мать» или «Мой отец». Я не понимаю, как это – мать, отец? Будто это чужие люди. Только – мама или папа. А если бы они у меня были живы, я звала бы их: мамочка или папочка. Золотые это слова.
Ира Мазур – 5 лет.


«Принесли по кусочку…»
Нас было семеро детей. До войны мама смеялась: «Сонейко светит, все дети вырастут», началась война – плакала: «Такой лихой час, а детей в хате, что бобу…».
Фашисты окружили дом и кричат: «Выходи!». Маму начали бить, а она кричит:
-Дети идите в хату!
Через много лет я узнала, что маме выкололи глаза и вырвали волосы, отрезали груди. На маленькую Галю, которая спряталась под елку и не отзывалась, напустили овчарок, те принесли ее по кусочку. Мама еще была живая, мама все это видела…
После войны остались мы с сестричкой Ниной вдвоем. Никогда ее по имени не называла, всегда: «Сестричка». Она у меня одна. Правда, сестричка?..
Валя Змитрович – 11 лет.

Если повстречаете такую книгу, приобретите. Светлана Алексеевич «Последние свидетели».
Если я чем-то раздражен после работы или сложились такие обстоятельства, то беру эту книгу и читаю. После, начинаю ко всем относиться тепло. Потому, что жизнь прекрасна. ЖИЗНЬ – ЭТО БОЖИЙ ДАР. Как сказал Морихей Уэсиба: «Жизнь священна».

Иногда передо мной предстаёт образ « Сидящий одиноко военный человек». Он сидит в раздумье.
Я наблюдаю за ним и читаю его мысли. И чуть погодя, говорю: «Вроде бы все оправдывает твои действия. Заслуги и награды. Отношениегосударства, общества. …Но где- то у тебя в груди, что-то происходит. Будто, что- то не соглашается с тобой. Вот это «что то» как будто задело за живое, значит ты еще жив. Сколько у тебя осталось жизней? Тебе повезло. Груз как крест и от него ни куда не деться. Он всегда с тобой. Ни хорошая травка или игла, бухло и разгульная жизнь не изменят жизнь лучше. Даже если сдохнуть, не поможет. Может пришло время, делать добрые дела».
10.04.2008г.