Мирный атом – в каждый дом!

Наталья Сергеевна делится припятскими воспоминаниями не впервые в этом году. Некоторое время назад она уже общалась со студентами «национального» вуза, рассказывая – в те самые апрельские дни - о собственной жизни в Припяти, куда они, вместе с мужем Юрием Титовским и маленьким сыном, переехали из Запорожья в 1982 году. Глава семейства состоял в штабе воинской части, охранявшей АЭС. Его жена, завуч в местной школе, работала также депутатом в городском совете, отвечая за внеклассную работу с детьми.
Припять, которую описывает Наталья Титовская – молодой город, полный детей. На момент катастрофы существовало уже пять школ, в каждой из которых училось, примерно, по две с половиной тысячи детей. При каждом микрорайоне руководители предприятий обустроили детские городки: с песочницей, качелями и лабиринтами. В первом микрорайоне, например, сделали развлечение в форме старинного замка…
«Соревновались?»
«Обязательно», - кивает Наталья Сергеевна. – «В то время, действительно, всё лучшее было - детям. Потому они и появлялись, появлялись, появлялись…».
Назревает пауза. Мы неизбежно подходим к главной теме разговора.

          -Ближе к 86-му году. Как всё случилось?
          -Ой… (вздыхая). Двадцать шестого апреля мы готовились к майской демонстрации. Опять же, каждая школа должна была представить свою инсценировку. Брали обручи, разрывали их пополам, и делали такие дуги, украшали шарами, цветами. Все готовились к празднику. А вот так случилось, что в ночь на субботу… я, в принципе, слышала взрыв… Но даже в мыслях не было. Был какой-то хлопок. Как гром громыхнул… и я ещё подумала: муж должен был ехать с сыном на дачу, на 30-м километре, рядом с Беларусью. Картошку сажать…
           -Никто не предупреждал, что такое может произойти?
           -Никто даже не думал. Жили, работали, как обычно. Нам же говорили, что эта атомная – самая безопасная в мире. На улице нашей, кстати, на девятиэтажке, растяжка висела: «Мирный атом в каждый дом». Ночью светилась, лампочки. Когда на 20-летие аварии мы туда приехали, увидели, что она там так и висит…Да, громыхнуло, а я во сне услышала, и подумала: срывается, наверное, поездка на дачу…на картошку. А в семь или пол восьмого, кто-то из друзей пришёл, мужа спрашивает: на дачу собрался? Собрался. Спорим на бутылку пива, что ты на дачу не попадёшь. Милиция в городе, причём не наши.
             -Она что-то инспектировала на станции?
              -Нет, просто окружили город, в четыре кольца. Чтобы никто не вышел. Муж надел форму, взял сына, поехал.
               -Таки выехал?
               -Нет, не выехал. Когда к первому окружению подъехал, стал говорить, что, мол, я военнослужащий. Ему отвечают: раз военнослужащий, звоните своему командованию; никого абсолютно не выпускаем.
                 А уже потом я пошла на работу. Окна задраили, а жарко было очень. Дети ходили в кофточках, шортиках, маечках. Перед каждым классом лежит мокрая тряпка, немножко в шоке все.
                 -Кто-то говорил, что нужно принимать такие меры, или сами догадались?
                 -Вот этого я сказать не могу. Может быть, кто-то позвонил… Во-первых, все люди, живущие возле станции, связаны. И какая бы ни была авария, какой бы ни был выброс, меры предосторожности принимаются. Оповещений не было, хотя у каждого в доме стояла радиоточка. Можно было хотя бы по городу объявить ...что делать.
                 Я бегала домой, относила таблетки йода. Вижу, мамаша с ребёнком играется в песочнице.  Я - к ней: женщина, вы знаете, что авария произошла на станции? Какая авария? Да какая бы ни была, говорю, вы с ребёнком под солнцем. Отмахивается: ничего не будет! Ну, такое дело…
              Вызвали нас в компартию с директором, сказали – всё в порядке. Готовимся к первому мая. Директор у нас, правда, была очень боевая женщина. Она сказала, что никто со школы на демонстрацию не пойдёт. Хотят родители – берут детей за руки и ведут. Нам пригрозили положить партбилеты на стол, но директор сказала: не вы их выдавали, не вам их и забирать. Ну, и всё. То есть, шапками забросали – мы люди советские, мы ничего не боимся - и вернулись домой.
                А в школе – что делать? Какие уже уроки: дети сидят в классах, наружу их не выпускают, все двери закрыты на замок. Все хотят гулять, тем более – жарко. Потом решили сообщить родителям, которые могли бы забрать вместе со своими детьми ещё нескольких, чтобы развести их по домам. Потому что те, кто сам уходил, могли ещё долго гулять где-то. Мама у нас одна пришла, надела на ребёнка марлевую повязку, и вывела.
                -Это вообще помогает как-то при радиации, марлевые повязки?
                  -Ну… в принципе, да. У меня муж там был до конца лета, и сказал, что все эти хвалёные противогазы ничего не дают. Они спасались обычными «лепестками» (один из видов респираторов, - авт.). Полтора-два часа он действеннен, потом из сапога достаёшь следующий… но это только поначалу, первые дни. Потом уже бдительность притупляется. Ни запаха, ни цвета, ни вкуса…
                  Так вот, эта ватно-марлевая повязка, если её ещё и намочить водой, период 15-20 минут хоть как-то может защитить. Наша завуч решила, что, раз мама надевает повязку своему ребёнку, нужно как-то помочь и остальным. У кого были в портфельчиках ватно-марлевые повязки, все надели. У старшеклассников были противогазы, но они наотрез отказались (смеясь), естественно. Попросили хотя бы платочками, или галстуки пионерские…
                  Взрыв случился в субботу, а в среду был семинар по гражданской обороне, на базе нашей школы. Дали звонок, и каждый класс с учителем организованно выходит. Каждый знал, под какой ёлочкой они должны стоять… ну, конечно, взрыв, под ёлочкой, на улице (смеясь), но так было. Поэтому у каждого старшеклассника, с первого по десятый класс, был свой противогаз, а малышам с первого по четвёртый мамы шили повязки. Это только в нашей школе, у остальных не было.
                   И прибегает работник какой-то… в горкоме партии 35-й секретарь, бумажки перекладывал. Бил себя в грудь, кричал, что мы - паникёры, панику сеем в городе. Тем не менее, своему ребёнку тоже надел повязку, на всякий случай.
И всё. На следующее утро опять… хотя, ночью, конечно, не спится. Страшно. С нами работала учительница, и муж её был как раз в эту смену на атомной. Его утром, где-то около восьми часов, отправили в Москву. Выжил.
               -Отправили в больницу?
                -Да. В Киеве больницы были забиты, а самых-самых тяжёлых отправляли в Шестую Клинику московскую. Это там, где лечились космонавты, работники атомных.
Это клиника, которая занималась именно радиационными поражениями. Тем утром отправили его, шестеро пожарников и несколько человек из части мужа – ребята, которые стояли по периметру, на охране.
                 И вот когда мы уже с коллегой поговорили, стало страшно. Мы поднимались к ней в квартиру по лестнице, и увидели, в той стороне, где атомная, зарево. Это была уже вторая половина дня. Вот тогда стало… жутковато. Когда видишь горе человека, которого знаешь, совершенно иначе воспринимается…

Михаил Горбачев передал: город эвакуировать немедленно.

              -Ночью, естественно, не спится. Мы жили на первом этаже, я подошла к окну, и вижу, что народ как-то идёт, идёт… собирается. Хотя нам сказали, что город окружен в четыре кольца, и никто не выйдет. Может, конечно, через лес какая-то тропинка была, но все приезжие, никто не знает.
               Тянется народ, идёт, как-то хмуро… Вспомнила фильм про блокаду Ленинграда, когда в колясках не дети – они на руках – а вещи, узлом завязанные в одеяла.
Утром прибежала директриса, говорит: нас опять вызывают в райком партии. Там нам сказали, что всю ночь подходили люди, их сажали в автобусы, и вывозили – тихонечко, ночью. По мере сбора, человек 20-30, людей сажали в автобус и вывозили.
Кстати, у нас в субботу свадьба была. Говорили, вообще, о четырех свадьбах, но я знаю только одну… А свадьбы тогда были большие, комсомольские. Безалкогольные (тактично кашлянув). Видели мы одну такую безалкогольную свадьбу: когда в одном зале действительно без алкоголя, с компотом, с чаем, а народ собирается в другой комнате, и потом уже веселится… Ну, не важно. Значит, была свадьба. Говорили - ой, как хорошо, советский народ ничем не запугать…Люди веселились, кафе работало, чего ж свадьбу не устроить.
             Да, а в райкоме нам сказали – никакой эвакуации. Это не была авария, а паровой взрыв… вот, как кастрюля: приподнялась, выпустила пар, и ничего страшного. Посидели, погудели, сказали – работаем, всё, как прежде. Хотя наша заведующая сказала, что как прежде ничего уже не будет. Я, говорит, директорам передала: никто не приходит в школу, все сидят дома, пока действительно не дадут распоряжения.
            А потом приехала московская комиссия, Щербина (Борис Щербина – советский партийный деятель, авт.) там среди них главный, его Горбачев прислал. Всех, кто был на совещании, попросили вернуться в конференц-зал. Мы поднялись, и только успели присесть, как вышел Щербина, подошел к микрофону, и сказал: только что звонил Михаил Сергеевич Горбачев, и передал – город эвакуировать немедленно.
             Потом мы уже узнали, что это западная общественность поднялась. И пришлось всё это дело обнародовать.Через два часа сообщили по местному радио. Сказали, взять на три дня продуктов, документы, и минимум вещей.
             -Эвакуация проходила спокойно?
             - Очень спокойно. К каждому подъезду подавался автобус, и не один. Единственное, что просили: чтобы не было «стоячих» мест. Если у меня, вот, ребёнок, его сажать не на руки, а на отдельное место. Они говорили: если вы в этот автобус не помещаетесь, есть другой. В красненький не хочется, хочется в синенький – идите туда, вас никто не выгонит. Забирали люди и животных, птичек…
                 -И куда вас отправили?
                  - Всех, в принципе, отправили в Киевскую область. Кого куда конкретно, сказать не могу, автобусов было очень много. Нас привезли где-то уже в одиннадцатом часу в пгт «Полесское», на Киевщине.  Часов шесть-семь мы были в пути. Когда выезжали, видели некоторых, шедших пешком. Может у них родственники, родители были сёлах, которые рядом с Припятью. Шли с колясками, с чемоданами… Водители останавливали автобусы, предлагали заходить. Если соглашались, начинали тесниться, чтобы всем было удобно… но, опять же, не было ажиотажа или злости, мол, я сел, я первый. Старались помагать друг другу.
                Вот так привезли в Полесское. А там уже люди ждали.
               -Чтобы расселять?
                -Да, им объявили, как нам потом хозяйка сказала, что вот так случилось, людей эвакуируют, и нужно приютить. У кого была возможность, обеспечить спальным местом, едой какой-то, самыми элементарными условиями. Доброжелательность, естественно.
Им сказали подойти на центральную площадь, и, когда люди выходили из автобусов, они их разбирали. Одной женщине не хватило, она потом, бедная, плакала – «что я соседям скажу».
               -Не хватило жильца?
               -Не хватило (смеясь). Мы были очень растеряны. Я потом созванивалась с другими девчонками, с которыми мы все лето поддерживали своих мужей, которые в Зоне остались… привозили лечебные всякие смеси.
                -Они там продолжали охранять?
                -Ну, продолжали службу. Верней, организовывали службу, сами там не стояли. А мы скооперировались, и по очереди ездили туда.
                 -И сколько вы прожили в киевской области?
                 -Четыре года.
                  -У тех людей, которые вас приютили?
                 -А, нет. Мы там ночь переночевали, уехали в Киев – там у меня двоюродная сестра жила. Другие жили Полесском по два, по три месяцы. Некоторые до осени. Детей отправляли в Крым, под солнце… мало им было. Хозяйка помогла найти машину, дальнобойщик ехал через Киев и куда-то. В общем, он нас довёз.
                А в Киеве, говорят, была паника сильнейшая. Там её создавала номенклатура, они же своих детей отправляли, потому что понимали, что это. Невозможно было на вокзале билет  взять на любое направление.

Тридцатого апреля, как рассказала в своем интервью «Украине Молодой» Валентина Шевченко (Глава Президии Верховной Рады УРСР на момент катастрофы, - авт.), в Киеве заседало политбюро ЦК Компартии Украины, где обсуждали произошедшее на АЭС.
По словам ученых, радиационный фон Киева оставался в норме. Из Москвы передали, что необходимости откладывать первомайскую демонстрацию нет. Но уже в 20:00 ветер подул в сторону столицы, мгновенно повысив радиационный фон…
Практически все кадры с парада 1986-го сейчас отсутствуют в украинских национальных архивах. Единственные оставшиеся принадлежат Игорю Костину. Фотограф без обиняков называет это событие «парадом смерти».

                 Спустя 20 лет

              -Как вы вернулись в Запорожье?
              -Муж приехал, отвёз на машине. Я же тут родилась, у меня тут мама жила. Потом я устроилась на работу, в 65-ю школу. Коллектив очень хороший был. Тогда во всех организациях собирали деньги в Фонд чернобыльцев, и я тоже сдавала. Пересылали потом эти средства через кучу инстанций, в столицу. Куда там дальше шли деньги, неизвестно.
И вот на совещании сказали: мы собрали столько-то денег - сумма была небольшая, в пределах 300 рублей, но неважно - и отдали мне. Очень трогательно.
На всём этом пути встречались хорошие люди. Хотя попадались и те, кто говорил «я вас туда не посылал», но таких было мало (улыбаясь).
             -Как вы теперь относитесь к атомной энергетике?
             -Знаете, сказать, что я против, не могу. Мы уже настолько ко всему этому привыкли… понимаю, что цивилизация, может быть, нас и погубит, но в пещеру идти очень не хочется. Единственное, чего хотелось бы – меры предосторожности, чтобы защита была какая-то, и информация вовремя.
               -Вот, на Фукусиме-1 повторилась история со скрываемой информацией.
               -Ой, это ужасно было. У нас там, кстати, крестница мужа замужем за японцем, и ещё одна. Я звоню куме, она под Полтавой живёт: Маша, спрашиваю, как девчата, домой собираются? Не собираются. Почему? Говорят, у них там мужья, семьи, родственники. Не могут, да и не хотят.
                -Вы возвращались в Припять? Говорят, там сейчас появился экстремальный туризм для иностранцев.
                 -Это вообще глупость. Мы когда на 20-летие приехали туда, были обыкновенно одеты, без всяких мер безопасности. Дали время два с половиной часа времени, и каждый пошел, куда хотел. За нами увязалась группа французского телевидения, они там передачу снимали. Интересно было бы посмотреть, но никаких контактов мы не подумали взять. В свою квартиру их привели, в детский сад, в школу. Показывали всё.
А когда вернулись на место встречи, на микроавтобусе подъехали интуристы. В костюмах химзащиты, в бахилах, перчатках, масках. А наши хлопцы пораздевались, загорают. Эти интуристы нас фотографируют, а мы – их. …
                Мне очень хотелось, все вот эти двадцать лет, туда вернуться. Каждый день у меня мысли почему-то были там. Казалось, там что-то или кто-то ждёт.
                 -Всё на своих местах было, когда вы вернулись?
                  -Нет, квартира была абсолютно пустая. Те, кто жили на 12м-13м этажах, говорят, что вещи остались, раскуроченные, пошматованные… а с первых этажей, наверное, всё просто вывозили. Муж ещё в первый год говорил, что видно было, что кто-то лазил. Когда через двадцать лет мы приехали в Припять, я поняла, что нас уже там ничего не ждёт. Бурьян, через асфальт растут… уже даже не травы, деревья. Хотя (улыбаясь), на окне сетка ещё висит…

***************************************************

http://h.ua/story/335159/