Господи, как же я ему благодарен. Это первый человек, прочитавший мой труд не в поисках грязного белья или развлекухи и не в желании доказать, что я не прав. Правда, назвал он это самопсихоанализом. Если моя работа и нуждается в каком-то определении, то это скорее - психосинтез.
Он показал мне, как можно воспринять записки, взглянув на них через живопись. Если первую часть он сравнил с примитивизмом, то вторая уже ближе к классике. Третью он как-то опустил, хотя мне видится наибольший рост и взросление именно там.
«Тебе удалось» - говорил он: «Передать не чувство, переполненного, мочевого пузыря и описание лужи, как итога, а ощущение струи. Я, читая, отыскивал жемчужины в куче навоза». У меня возникло после его слов другое сравнение. Жизнь, как поток, в котором я промываю горы перелопаченного грунта, оставляя на лотке крупинки золота-истины.
Зацепило его многое. Звонил он мне по поводу Халявы и определения своей цены, которую он назначил в два самых высоких оклада, плюс еще чуть-чуть. Интересовался медитацией у зеркала. Подкинул идею, оформить Глебовыми иллюстрациями первую часть записок, а при очередной встрече спросил, почему я так восхищаюсь Жанисом Липке. Ведь это норма – спасти жизнь людей. Объясняю: «Нам сейчас комфортно так рассуждать, а когда на одной чаше весов не только своя жизнь, но жизнь наших детей и внуков, а на другой жизнь каких-то чужих, поднимает голову страх». У него как раз в это время гостила любимая внучка Даша, приехавшая из Москвы.
«И тогда услужливая память подскажет и про протоколы, и вспомнит анекдоты. А еще не забудь, что в то время окружающие убивали себе подобных пачками, если не физически, то мысленно, что по Божественным законам одно и то же. И все работает на то, чтобы за всем этим спрятать тот страх и оправдать измену самому себе. А Липке был целостным, цельным. В этом Человеке, поднявшимся над окопами, если и был страх, то он с ним справился и сумел не предать себя».
А еще, Леня подарил мне Nout-bok, на котором я сейчас печатаю. Об этом я даже не мечтал. Теперь эта машинка со мной днем и ночью, на работе, и дома.

      Баллада о пиве.
Нежный пионерский возраст, тринадцать - пятнадцать лет, хотя нежности я уже стеснялся. Компанией наскребали четырнадцать копеек на пачку «Примы» и убегали в лес, где выкуривали сигарету почти до основания, под конец, держа, ее сосновыми иголками. Очень хотелось выглядеть взрослыми, бывалыми мужчинами.
Второе лето мои родители работали в пионерском лагере «Draudzība», профсоюза лесной и деревообрабатывающей промышленности, папа зав. складом, а мама медсестрой. В соседних по Яундубулты лагерях нас называли лесогрызами.
Запах отглаженного пионерского галстука, прорезиненные белые тапочки, каждый вечер мытые меловым раствором, чтобы утром выглядеть шикарно. Барабанные палочки в руках – я был «штатным» барабанщиком. Первые робкие прикосновения к телам девочек во время танца по вечерам в клубе и влюбленность.
Таких, как я, детей сотрудников, собралось человек пятнадцать и вначале у начальства была задумка, объединить нас в один отряд, но, побоявшись анархии, распихали нас по разным. Исключение составлял Юрка Моисеев, сын Галины Васильевны, начальника лагеря. Красивый парень с тонкими чертами лица, иссини черными прямыми волосами, серыми глазами, на год старше меня. В нем была какая-то надменность и барственность. Я чувствовал себя безродным щенком рядом с породистой собакой. А еще у него водились деньги. Он каким-то боком соприкасался с центровиками-штелманами, на которых охотились и КГБ и милиция. О них он рассказывал легенды и, в подтверждение этих сказаний, у него, время от времени, появлялись сигареты, жвачка, шмотки, доселе мной невиданные.
Уже позже, лет через пять силовые структуры провели большую чистку, и многие из этих деловых людей лишились свободы на долгие сроки. Был даже создан документальный фильм, с замыслом вызвать ненависть трудящихся к подонкам и отбросам общества. Но получился он каким-то бледно-серым и неубедительным. А тогда я слушал Юрку с открытым ртом, пуская слюну. Пытался он подключить меня к бизнесу, но бизнесменом я оказался хреновым и задолжал ему, в конце концов, по моим понятиям, сумму астрономическую – двести рублей. Учил он еще многим «плохим» вещам, я оказался учеником нерадивым, но оставался для меня Юрка кумиром и мог он меня казнить и миловать.
Правда, однажды мой кумир пошатнулся на своем пьедестале. Трое подвыпивших латышей, на пару лет старше нас, решили с нашей помощью разрешить национальный вопрос. Я видел, как он позорно бежал и я бежал за ним, хотя готовил он меня к отпору любому врагу, сам до этого выглядел героем и в карманах у нас, именно для таких случаев, были припасены ножи и кастеты. Уже отбежав на безопасное расстояние, упал он, споткнувшись, прямо лицом в пляжный песок. Но и после этого я продолжал вилять перед ним своим дворняжечьим хвостом, а он умело этим пользовался.
В прекрасный солнечный день, когда одна смена в лагере закончилась, а другая еще не началась, мы решили перекусить. Я достал из кармана копейки, выданные мне отцом, на мороженное. Но Юрка отстранил мою руку и вытащил из своего несколько десятирублевок. Он зашел в магазин и вышел оттуда с колбасой, хлебом и двумя бутылками пива, обратившись ко мне: «Хватит тебе пить детские напитки». Была у меня слабость, и он знал о ней, я любил лимонад, особенно грушевый «дюшес». До этого у меня уже были опыты с водкой и вином, но пиво я пробовал впервые.
С героической решимостью приложился к бутылке. Откушенный, такой вкусный до этого бутерброд с колбасой сделался во рту мокро-горьким. Зная, что Юрка внимательно за мной наблюдает, я делал титанические усилия, чтобы изобразить кайф. Не будь его рядом, выплюнул бы эту гадость. А тут приходилось, сохраняя лицо, давиться фаршем из хлеба и колбасы, заправленным хиной, запивать напитком, нисколько не напоминающим «Дюшес», да еще поддерживать с непринужденным видом беседу.
Закончил свою жизнь Юрка нехорошо. Уже придя из армии, узнал я, что осужден он был за изнасилование и, отсидев большой срок, уже на выселках повесился.      
Прости меня, Господи, воспринял я это известие в то время с облегчением.  
Сейчас я представляю горе Галины Васильевны, пережившей своего единственного ребенка и, оставшейся на склоне лет в одиночестве. Хотя, опять же сейчас знаю, что человек сам нарабатывает то, что получает по жизни.
Григорий Петрович Климов обязательно усмотрел бы в этой истории и легионерство, и извращения, и признаки дегенерации. Владимир Алексеевич Истархов углядел бы во всем этом корень зла и в очередной раз проклял бы жидо-масонскую мафию, призывая на помощь всех славянских богов, и оба еще больше утвердились бы в своей правоте.
Но ведь это я!!! Это я сам предавал себя! Это я, отступая и оступаясь, взращивал в себе корысть. Передай мне мои предки, Веру, Знания и Любовь, разве мог бы я купиться на эти дешевые блестяшки. Уже в том возрасте я имел бы мощную высоченную крепость из иерархически выстроенных ценностей, угодных Богу. Мне оставалось бы посмеиваться с высоты ее стен над жалкими потугами, над попытками дергать меня за веревочки. Но любимые мои и сами были обобраны.
Упокой, Господи, души грешные.
Мне шестнадцать-девятнадцать и я полноправный и, хотя не это больше ценилось, уважаемый за начитанность, член банды «церковников». У меня уже есть личный рекорд, я могу опрокинуть бутылку пива в горло за девять секунд. Отличали мы сорта пива не столько по вкусу, сколько по цвету, темное крепче и использовали в основном как компонент знаменитого коктейля ерш или утром для поправки здоровья.
Самый близкий мне человек – Вовка Смирнов, даже в семье, называемый Руфа, настолько к нему приклеилась кличка. Кто-то, когда-то вычитал, что рыжий на латыне – руфус. А он действительно был рыжий, белокожий, с рассыпанными по всему телу веснушками, костистый и высокий. Мы одногодки и родились в один день, что нас еще больше сближало. Не один год мы праздновали день рождения вместе. И работали мы долгое время в одном цеху военного завода слесарями, только в разных бригадах. Я на ремонте турбин, а он редукторов авиационных реактивных двигателей. В его семье, в шестнадцать лет, на полтора месяца сбежав из дома, я почувствовал вольницу, свободу от тех самых идей государственных, социальных и прочих, ограниченную, правда, своей идеологий. Его любимой поговоркой была: «Что пропито и проебено – то на дело произведено».
Восемнадцать лет мы отмечали на чьей-то даче в Юрмале, пустующей в осенний период. Стол был изобилен. Жаркое из уворованных накануне кроликов, фрукты, овощи и конечно непочатый край водки. Мы так разбушевались, что, приглашенные девицы попрятались по разным углам, благо дом был большой и двухэтажный. Я свою нашел и в этой процедуре не участвовал, а ребята сыграли с его нежной кожей очень злую шутку. Руфа отключился первым. Пацаны раздели его, облепили ему всю спину и ноги до пяток, найденными в одной из комнат горчичниками, потом одели. Только через три дня, на выходе из «празднования», он почувствовал какой-то неуют и обнаружил всю спину и ноги обожженными и в волдырях.
Завидовал я ему из-за отсутствия в нем комплексов, какой-то целостности. Правда, сейчас эта цельность напоминает мне другой, более поздний эпизод из моей жизни.
В армии, в учебной роте, самим замполитом полка Митрофановым, был пойман рядовой Ханько с двумя бутылками водки.
Ребята, москвичи, служившие со мной, заполнили целую конторскую книгу высказываниями замполита, и если я слышу анекдоты, и смотрю фильмы об армии, перед глазами он. А тогда была выстроена вся учебная рота. Перед строем стояли двое.    
Подполковник театрально грохнул обе бутылки об асфальт и громко, с пафосом заявил: «А сейчас, рядовой Ханько, перед своими товарищами торжественно поклянется никогда в жизни больше не брать в рот капли!» На парня было страшно смотреть. Он был старше нас, каким-то образом, умудрившись загреметь в армию в двадцать пять лет. По его щекам катались желваки, кулаки сжимались и разжимались. Я думаю, что если бы он успел от тех бутылок отхлебнуть, тормоза отказали и он вцепился бы в горло замполиту. Пауза затянулась минут на пять, а потом из его рта вырвался отчаянный крик-вопль: «Пил, пью и пить буду!!!»
Еще один церковник – Миша Пизик, смирившийся с ним, а потому и гордящийся своим римским профилем. С ним сошлись в готическом здании двадцатой семилетней школы, куда перекинули меня, по неведомым мне соображениям, после окончания пятого класса средней тридцать четвертой. До этого был я послушным, боязливым учеником и ощущал себя несколько заторможенным. Когда давалось какое-либо задание во время урока, я еще только начинал его обдумывать, а другие уже тянули руку, чтобы выдать ответ.
После знакомства с Мишкой, мое отношение к образованию, учителям, да и к жизни, несколько изменилось. Это он привел меня в банду, дверь его подъезда выходила, чуть ли не во двор храма.
Первый раз попал он в родное десятое отделение милиции, как на грех с Боцманом - Вовкой Дураковым, да еще в кабинет к самому капитану Сексте. «Как фамилия?» - спрашивает капитан у Володи. «Дураков» – отвечает тот. «А твоя?» - обращается к Мишке: «Пизик». Сексте: «Я сейчас из вас таких пизиков наделаю, на всю жизнь запомните и дураками останетесь». Только, когда Мишка догадался дать домашний телефон и его отец подтвердил правильность фамилии, разбушевавшийся капитан немного успокоился.
А уж в школе мы на пару вытворяли такое, что некоторые из учителей плакали. Интересно, что, часто пропуская занятия и, начав наплевательски относится к учебе, кроме химии, которую запустил основательно, стал лучше и быстрее усваивать то, что нам преподавали.
Спелись мы с ним настолько, что когда нас перевели в восьмой класс школы пятьдесят четвертой, нам удавалось срывать уроки уже не одного класса, а целой школы.
Благодарю тебя Мишенька, что помог снять во мне блокировку, отвечающую за покорность. Здоровья тебе духовного и физического, счастья с Машей твоей.

Моя служба в армии началась с двухнедельного пребывания в госпитале по поводу триппера и пришлась на время полувекового юбилея Великой Октябрьской Социалистической революции, когда Конунги Китая обещали преподнести нашим Конунгам к этому празднику какой-нибудь пакостный подарок и Пражскую весну. Уже после службы о чехословацких событиях рассказывал Боцман. Но рассказывал так невнятно, что возникало сомнение, а был ли он там.
С Руфой мы разминулись. Он был в танковом учебном полку в Вентспилсе и когда я прибыл туда для продолжения службы, его уже перевели под Калининград.
К Октябрьской годовщине в Прибалтийском военном округе сколотили дивизию, по штатному расписанию военного времени. И в нашу роту из двадцати четырех человек, пришла разнарядка, выделить одного. Должен был поехать я или Виталик Яценко, дисциплинированный солдат, комсомолец-активист, но как человек лишенный слуха, абсолютно бездарный радист. Когда он заступал на смену и мучил ключ, в Риге стонали кодом – замените радиста. Капитан Макаров выбрал Виталика. По такому принципу и собиралась дивизия для отправки на Китайско-Монгольскую границу. Угодил в нее и Вовка-Руфа, водитель танка и разгильдяй. После службы привез он контрабандой из Монголии тугрики, очень похожие на советские рубли, которые потратили мы на приобретение водки и какую-то болезнь, которая не давала ему покоя еще месяца три. Он расчесывал в кровь руки и ноги.
Накануне седьмого ноября они закопали свои танки вдоль границы, оставив на поверхности только башни, и окопались сами. Приказ был, в случае военных действий, продержаться до подхода подкрепления. Его экипаж, под дулом пистолета заставил офицера распечатать НЗ. Выпили они весь спирт, который там был, и приготовились к любому исходу. С рассветом три китайские танковые дивизии на полном ходу, развернутым строем, пошли к границе. Не доходя полукилометра, повернули и двинулись вдоль. Потом опять ушли в глубь своей территории. И снова на полном ходу к границе. И так весь день. Руфа много рассказывал о Монголии, но этот день он помнил особо.
Нет у меня опыта, даже такого, а для тех мудрецов очень нужно, меня, да и всех людей, загнать в какой-либо окоп и превратить в солдатню, неважно под каким соусом и какого цвета знаменем, лишь бы я не осознал своего предназначения и во мне не пробудился Дух Воина. Только разделяя людей и расщепляя на части меня самого, неважно по какому принципу: половому, национальному, расовому, религиозному и прочим, можно властвовать.
Задумался, а ведь я об этом писал. Но приходит понимание, что это уже другой оборот спирали. Прочувствование становится глубже и осознаннее.
С предназначением я уже, похоже, в общих чертах разобрался. И что такое Дух Воина мои Ангелы-Хранители дали мне возможность тоже прочувствовать. Я читал про «астральный танк» и, что это состояние нарабатывается долго специальными техниками. Нечто подобное я и испытал. Надо отметить, что по жизни никогда не отличался ни смелостью, ни особым служебным рвением.
В одно из моих дежурств, часа в три ночи, меня приехали проверять Вадим, хозяин охранной фирмы, на которую тружусь и его помощник Эдгар. Забор вокруг стройки только для честных людей, чисто условный. Они отодвинули одну из секций и прошли на территорию. У меня дважды сработала сигнализация с датчика, который расположен прямо напротив моей будки, но с другой стороны здания. Обычно она реагирует один раз и на котов, которые бродят ночами по стройке, они прошмыгивают мимо датчика довольно быстро. Я отключаю сигнал, включаю сигнализацию снова и, подойдя к зданию, стараюсь разглядеть через оконные проемы движение в районе датчика.
Когда она зазуммерила третий раз, я взял черенок от лопаты, которым я, крутя вокруг себя, разрабатываю кисти рук и поднялся на бельэтаж. Там даже днем полумрак, по всему полу стоят стойки на треногах, поддерживающие перекрытие, сильно захламлено, но я двигался даже увереннее, чем днем. У меня появилось ощущение, что не мозги управляют моим движением. Подойдя к краю, я увидел внизу в полумраке две человеческие фигуры. Из меня вырвалось: «Эй, вы, что тут делаете?», спрыгнул вниз и направился к ним, причем, я физически ощутил, как они съежились. А у меня было великолепное чувство-полет, я мог, не владея какими-то особыми приемами, скрутить голыми руками, не только этих двоих. Когда между нами оставалось метра три-четыре, я разглядел, что это Вадим с Эдгаром и поздоровался. Выглядели они растерянными, задавали вопросы и отвечали на мои невпопад.
Осознание пришло позже. Нет, это не чувство превосходства над другими – это именно спокойное осознание своей Силы, своих возможностей и окружающие тоже начинают это чувствовать. Наверное, это похоже на состояние мастеров восточных единоборств, высочайшего уровня, когда они выходят на татами, смотрят друг другу в глаза и уже не надо махать руками и ногами, победитель определен.
А в сознании двадцатилетние мальчишки, которых, как и меня, привели под белы рученьки в военкомат, остригли наголо, научили наматывать портянки и смотреть на мир через прицел оружия, а потом бросили в мясорубку Афганистана и Чечни. Среди моих знакомых и близких нет тех мальчишек и не чувствую я пока тех, кто жил не в Союзе, но знаю и для вас обязательно найдется место в моем сердце. Привет вам и моя молитва с любовью, живым и ушедшим, от мальчишки шестидесятых.
В представлении добрый дяденька, который показывает подростку красивый блестящий шприц и рассказывает, какой при его помощи ощутит он полет, какие испытает непередаваемые чувства и какие обретет силы, а для страховки, чтобы тот не убежал, привязывает его к креслу.
Разошлись с Володей наши дороги уже после армии и моего техникума, когда я переехал примаком к Людмиле. Последний раз я его видел, когда он умудрился загреметь на пятнадцать суток в Юрмале. Вырвался, договорившись с охраной, на пару часов, нашел меня и попросил денег на выпивку. Не дожил Володя до Христова возраста. К этому времени он уже бомжевал. Подрядился он к одному хозяину торговать на рынке картошкой. Из-за дневной выручки его и зарезали.
Господи, упокой душу его грешную.

В отличие от Риги, где начинал службу в армии, в Вентспилсе не было оборудованного стрельбища и нас возили стрелять на берег моря, к пограничникам. Стрельба и раньше доставляла мне удовольствие, а держать в руках смертоубийственную машинку талантливого человека Калашникова, удовольствие особенное. Интересные ощущения во время ночных стрельб, когда, кроме основного занятия, наблюдал улетающие в сторону моря и, теряющиеся вдали, огоньки трассирующих пуль.
Отстреливался я всегда на отлично, но один раз взят был на ту прибрежную поляну для цели иной. Мне надо было, сидя в окопе, по телефонной команде выставлять и держать шест с мишенью, подрагивающий от пробивающих фанерный щит пуль. Фантазия, подкрепленная увиденными перед бруствером изуродованными и продырявленными железяками, накиданными там с целью эксперимента, рисовала входные и выходные отверстия в теле. Животный страх холодил и заставлял вжимать голову в плечи, хотя знал, что пули летят гораздо выше и защищен я многометровым слоем земли.
Сейчас думаю, можно подняться из окопа, как это делал Филипп Фомич, в моей памяти его давний рассказ, с любовью в сердце, когда возникает уверенность, что с тобой ничего не случится, а если и случится, на то воля Божья.
Может поднять из окопа долг перед верой в какую-нибудь идею. Тогда грань между выполнением долга и ненавистью, жизнью и смертью очень тонка и состояние это близко к наркозависимости. Недаром, прошедшие школу войны так тяжело вписываются в жизнь мирную.
А может из окопа выгнать еще больший страх, когда возникает надежда, что летящие навстречу пули, в отличие от той, что в стволе пистолета, приставленного к затылку, могут пролететь мимо.

Не дает мне покоя «Сломанный меч» Калашникова. У официоза есть определение – незаконное бандформирование, значит, допускается и законное.
А чем собственно отличается банда от империи, кроме масштаба? Все один к одному. Свои: эгрегор, история и мифотворчество, вооруженные силы и герои, враги и союзники, дипломатия и войны, политика и геополитические интересы, ограниченные, правда, не материками и океанами, а кварталами и улицами.
И страх! Страх темноты и смерти, увечий и поражений, потерь и пустоты, который нельзя никому показывать, надо прятать и давить в себе, наращивая броню и вес и с этой толстокожестью терять любовь, естественность и пластичность. А пустоту надо чем-то заполнять, ведь свято место пусто не бывает. Вот тут я подошел к следующему домашнему заданию:

                              Искусство – от слова искушение,
                              Не запрещение это и не разрешение.
                              Просто возможность по чуть-чуть, понемногу,
                              Сходить с предначертанной Богом дороги.

После написания этого стихотворения, начал перебирать в памяти, а что я знаю о людях искусства, о судьбах художников, писателей, поэтов? Но не оставляло ощущение, что не там копаю. В конце концов, оставил эти бесплодные попытки. И вот только сейчас до меня начало доходить. Понял, что подводило ограниченное понимание понятия - искусство.
В один из вечеров, на работе, электрик, перед уходом кинул мне на стол пачку газет. Газеты попадают мне в руки не часто, и обычно я задерживаюсь только на юморе. И в этот раз, пробегая глазами газетную лабуду, вдруг наткнулся на такую информацию, что внутри все оборвалось. Сутки после этого, был сумбур в голове, опустились руки, стало тяжело на душе, а на глаза наворачивались слезы. Все, что происходило и происходит со мной, показались такими мизерными пустыми хлопотами.
Господи! Какая же это тоска, знать, что это есть, и жить вне этого.
Статья называлась «Тайна сибирского рая».
Живут в Сибири абсолютно здоровые, счастливые люди-Человеки, потомки Сима, сына Ноя. Живут, как в книгах Владимира Мегре, поселением из Родовых поместий уже много веков в Вере и Любви, из поколения в поколение, передавая сакральные Знания. Правда, возник у меня сразу вопрос. Ведь в течение многих веков, можно сказать, достаточно близкие родственники производят на свет потомство, а признаков деградации нет.
Знания о генетике у меня более чем поверхностные, но суть, по размышлении, я понял. При неправильном мировоззрении в хромосомном наборе цепочки ДНК происходят сбои. У близких родственников и мировоззрение близкое, а значит, деформируются одни и те же звенья цепи. Они и страдают однотипными болезнями.
По Адаму и Еве, все мы родственники, братья и сестры. Если «родственники» достаточно далекие, в их детях, слабое звено одного родителя подстраховывается здоровой клеточкой другого. В противном случае, одни и те же деформированные клетки родителей стопроцентно закрепляются в потомстве и как следствие – дегенерация.
Но это при неправильном мировоззрении. У потомков Сима с этим все в порядке. Нет в этих людях ни одного слабого звена, а значит, и на генетическом уровне, и на бытовом, и в духовном плане у них проблем нет.
В статье они названы раскольниками, но думаю, они то, как раз цельные и правомернее назвать раскольниками нас, всех остальных жителей Земли.
Алкоголики, трудоголики и прочих идей и мастей голики, имя нам – легион.
Голики всех стран, соединяйтесь! Да, никаких призывов и не надо, с давних времен уже в своем расколе люди объединены против Бога.
Элина Давыдова, вышедшая в мир, чтобы поделиться знаниями, рассказала, как их поселение посетил незадолго до своей кончины Юрий Сенкевич. Этот не бедный, сильный человек, проживший интересную жизнь, повидавший весь свет, плакал, что не может остаться там. Он оплакивал потерянный рай.
Не буду я пересказывать ту статью на два разворота, чтобы не травить лишний раз душу. Просто она в моем сознании расставила все точки над и в информации, заложенной в том четверостишии.
Есть ценности вечные и истинные, изначально заложенные Творцом в каждого человека. Мне сейчас даже не столь важно, кто, когда и с какой целью решил совершить подлог и их подменить и не в самих искусственно созданных ценностях дело, а отношении к ним. Ведь та же Элина Давыдова пользуется по мере надобности в миру деньгами. Я думаю, не откажется она вкусить каких-то плодов цивилизации, послушать мирскую музыку, трогающую душу, но не берет она денег за исцеление и те знания, которые дарит. Не кривит ни перед кем душой и никакой подделкой ее не купишь. И несет она людям Свет и Любовь.
Это на одной чаше весов, на ней же библейский возраст, до которого доживают в полном здравии и ясном сознании жители поселения, а на другую можно положить информацию из той же кипы газет, брошенной мне Игорем на стол.
Громадное достижение цивилизации – демонстрация сексуальных меньшинств в Риге и, вызванный этим событием шум. Суетливая возня вокруг фильма о преждевременном уходе из жизни от злоупотребления наркотиками и алкоголем талантливого человека – Владимира Высоцкого. Проходящий в Дзинтари конкурс попсовой песни «Новая волна», которая накрывает Басю с головой. Я последнее время беру ее на службу, и она нервничает потому, что ночью вокруг охраняемого нами объекта бродят орущие пьяные толпы, а во время салюта ей приходится прятаться под стол, она так и не избавилась от страха перед громом.
И конечно весь обычный газетный набор: террористические акты и показная озабоченность политиков, нищие, обитающие на помойках и олигархи, проституция и СПИД, убийства и грабежи, стихийные бедствия и катастрофы.
Как говорит моя жена: «Но ведь - это же жизнь». Да не жизнь это вовсе, а суррогат, Майя, мираж. Заполнение той самой пустоты. И в этом искусственном мире, как в болоте человечество завязло уже по самые ноздри и продолжает погружаться.
Элина Давыдова говорит о шестой цивилизации и переходе в другое измерение, Агни-Йога о следующей расе. У Лазарева это называется – трансформацией человечества. Информация, попавшая ко мне о том, что летоисчисление древнего Египта, календари индейцев Майа и Непальский, кончаются две тысячи двенадцатым годом, Библейский Апокалипсис и те сведения, которые я черпаю из различных источников об окончании времен Кали-Юги, Эры Рыб и следующей эволюционной ступеньке, я так думаю – это все слова из одной оперы.
В человеческом организме существует микрофлора, которая органично и гармонично в симбиозе живет сама, помогая существовать человеку.
Если человека одолевают вши и блохи и ему надоедает чесаться, он идет в баню, пропаривает одежду и белье, травит насекомых.
Человечество уже давно ведет себя на собственной планете, как выжившие из ума микроорганизмы или паразиты насекомые. Думаю, живая сущность Земли уже устала чесаться, а ведь за ней еще Вселенский Разум, Бог.
Погорячился заявить о суточной депрессии. Прошла уже неделя после прочтения статьи о Сибирском рае, а я все не могу отойти. Замечаю за собой какой-то автоматизм. Жую, а сознание отмечает, что было вкусно и момент насыщения. Купаюсь в реке и ничего не ощущаю. Иду под дождем и не чувствую. Людмилины бздыки воспринимаются как-то отстраненно. Вспоминается книжка Татьяны Кавиной с заданием найти близкое по духу животное. Да, волк. Волк заматеревший и одинокий. И до того в этой волчьей тоске муторно, что выть хочется.
Истинно, знания множат скорбь, но посмею добавить к Библейскому, и прибавляют силы, а с ними и радость познания.
Не пристало волку долго предаваться унынию.
И на все воля Божья.

Слепого человека приучили получать удовольствие от постоянного бросания камней вверх. Не зная о законе причинно-следственной связи, он удивляется. Почему-то, какие-то камни время от времени падают ему и его близким на голову. И все время приходится страдать, ходить в синяках и шишках, сваливая вину на судьбу-злодейку.
Телефонная трель. Открываю глаза, в полумраке разглядываю циферблат настенных часов – около одиннадцати вечера. Мы с Людой легли спать часов в девять. На экранчике высвечивает - «Аннушка». «Але» – говорю в трубку. Слышу в тишине мерный стук каблучков по асфальту. Кричу: «Аннушка! Але! Але!». А в ответ все тот же стук. Видно, дочь забыла включить блокировку на своем телефоне и он сработал в сумочке на мой номер.
Такой тоской, таким дочкиным одиночеством прошелся по сердцу этот топоток: «Прости меня, дочь!».