Сколько я себя помню у меня никогда не было друзей. Началось все, как обычно, в детстве. Я не ходил в детский садик, потому что моя мама работала дворником и, соответственно, у нее было много времени для того, чтобы присматривать за мной. Поэтому, когда настало время идти в школу и я в первый раз оказался среди нескольких десятков совершенно незнакомых мне детей, я не знал как себя с ними вести. Я был, что называется, социально неадаптированным. Большую часть времени я молчал и ни с кем не разговаривал. Помню, уже годами позже мой знакомый одноклассник как-то признался мне, что когда впервые увидел меня в школе, подумал, что я умственно отсталый. Я не обиделся на него, потому что тогда я, наверное, действительно выглядел странным малым: все время молчал и ни с кем не говорил. Вскоре после того, как я поступил в школу, выяснилось, что я еще к тому же очень болезненный парень. Стоило мне походить в школу две недели, как я сразу же слегал с насморком и температурой.

Так я и ходил: две недели учился – две болел, пока мне не дали справку о домашнем обучении. В результате это еще больше усугубило положение, так как я стал еще меньше общаться со своими сверстниками. Когда мне было девять лет, ребята стали пользоваться тем, что я не мог сказать «нет» и постоянно выпрашивали у меня каких-то сладостей. Стоило мне выйти со столовой с пачкой Читосов, как одноклассники слетались вокруг меня подобно пчелам и каждый начинал выманивать у меня по одной-две чипсины. В результате половина пачки уходила в чужие животы и это при том, что я в те времена мог позволить себе не больше одной упаковки в день. Впрочем, я ни на кого не держу обиды – я сам был виноват в том, что тогда не мог сказать «нет». Со временем у меня появились товарищи и просто знакомые, с которыми я обменивался картриджами для игровой приставки. Однако с некоторыми я потерял связь, как только они ушли учиться в другие школы, а некоторые общались со мной просто ради игр, которых не было у них.

А я так и остался до девятого класса тихим и молчаливым пареньком, которого все считали странным. Более того, меня всегда считали слабым, хоть никто этого и не говорил вслух. Да и не надо было говорить – это было отлично видно по тому, как ко мне относились люди. Причем, слабым я считался во всех смыслах – как в плане здоровья, так и в социальном плане. Да что там говорить – я был единственным ребенком в школе, который учился на домашнем обучении и у которого в табеле стояли сотни пропущенных уроков по причине болезни. Ситуацию усугубляло еще и то, что я был не только одним из самых хилых в классе детей, но и еще одним из самых бедных. На что, кстати, постоянно пытались обратить общее внимание школьные учительницы. Я их за это ненавидел! Например, они могли посреди урока на глазах у всех сказать что-нибудь вроде: «Так, класс, нужно купить тетрадки по английскому. Геннадий, вы сможете купить такую тетрадку? Она стоит один евро».

Или: «Вон, у Геннадия трудное положение в семье, а он все равно несмотря ни на что всегда ходит в чистой и опрятной одежде. Не то, что некоторые из вас…». Само по себе быть бедным уже считается своего рода слабостью. В школе же это актуально вдвойне, так как там очень распространен культ вещизма: если у тебя нет современного телефона, то ты уже автоматически становишься изгоем. Поэтому ко мне всегда относились как к более слабому, и мне это никогда не нравилось. Хоть во многом виноват я сам, но далеко не самую последнюю роль сыграла и моя мама. Видите ли, у нее была и до сих пор осталась мания гиперопеки. Она никогда никуда меня не пускала, боясь, что со мной может случиться что-то плохое. В результате с некоторыми друзьями я просто был вынужден прекратить общаться – в школу я не ходил, а к ним на дом мама меня не пускала. Время шло и вскоре я закончил учиться в ненавистной школе. Пришла пора поступать в какое-то учебное заведение и мои родители решили отправить меня на сварщика.

Так уж вышло, что мест в русских группах уже не было и мне пришлось учиться в латышской. В какой-то мере я даже рад, что учился с латышами, поскольку в русских было очень много быдловатого контингента. В целом мне не на что жаловаться: ко мне хорошо относились и в целом никто не обижал. Но, увы, ни с кем подружиться я там толком и не смог. Большинство ребят в моей группе интересовались сборкой мотоциклов и тачками – я же в этой теме был полный ноль без палочки. Теперь же найти новых друзей мне еще сложнее, поскольку большую часть времени я провожу дома. Раньше я, по крайней мере, куда-то ходил и где-то учился. Что касается танцев, то там преимущественно взрослые люди, которым за тридцать и у которых другие интересы. Кстати, интересы – еще одна проблема, из-за которой мне сложно найти людей для общения. Например, меня не интересую машины. Вообще. А это значит, что я не смогу поддержать ни один разговор, связанный с автомобилями.

Что же касается до моих личных интересов, то сейчас трудно найти человека, которого интересовала бы именно та же литература, которая интересует меня; те же фильмы, которые смотрю я и так далее. К тому же мне сложно найти людей, которые если и не разделяли бы моих взглядов на жизнь, то, по крайней мере, их не осуждали бы. Иногда мне даже кажется, что я не от мира сего – настолько сильно я отличаюсь от других. К тому же, самая крепкая дружба обычно рождается в детстве, а я уже давным-давно упустил этот момент – отчасти по своей вине, отчасти по вине судьбы. Вот такие вот дела…