Там. За грязной балконной дверью, вымазанной сажей проспектов и бездомных улиц. Над городом, покашливающим от сырости дождя и мокрого снега. В чернильном небе носятся клочья свежего воздуха, собравшего и первый липовый цвет, и какой был озон, и оранжевые проблески фонарей, и известковую пыль, которую дома выделяют, как кожа сало. Пылинки выходят с внутренних стен квартир наружу, впитывая ссоры и страхи, замолчанные обиды и не укладывающиеся в слова радости; сны и пьяные бессмысленные прения, измены, кажущиеся великими, как покупка холодильника, и фрагменты любви, тупое самодовольство и не менее тупое самоуничижение...
Все это становится частью пылинки, обогащается, проходя сквозь толщу кирпича, бетона, стали и пакли, и сметается краем оборванной тряпки ветра. Так пыль стирают с комода. Так каждый становится частью города. Прах к праху, выдох к вдоху.

Здесь. По другую сторону от копоти, налипшей на стекло, я сижу за столом. Курю. Захлопнув балконную дверь после одного-единственного вдоха, я не могу справиться с головокружением. Втянув дымный воздух резко, до боли в разошедшихся ребрах, вдруг, в секунды, переполняешься свежестью, разрывающей легкие, заряженным скоростью ветра, пыльцой, пылью, людьми, которые были, есть, рождаются, чувствуют или уже нет... Но эта не свойственная городу, бешеная, нездешняя свежесть перешибает все, включая тонкие связки твоих внутренних органов. Хочется кричать о ней любимой, о любви русского парня, но получается только бессвязное, первобытное, стыдное мычание. Хочется рассказать о Ней, громко и с выражением, а получается, что говоришь о пыли. И слова вместо слез, вместо тотального восторга, пакованного в буквенный ритм, становятся виртуальным прахом. Прах к праху. Слово за словом. Все слишком сложно, когда всё так просто.

Там был дождь, а есть – вечер. Там были неземные поцелуи, а остался ветер. Там - ты. Здесь – я.

Любовь – последнее из чувств. Надо все время быть немного пьяным, немного влюбленным, чтобы понять, о чем я. Надо читать это вслух шепотом, чтобы уловить мои интонации. Нужно поднять тост – за последнее из чувств, чтобы ощутить это на кончике языка, каплями спиртного, скатывающимися внутрь, на тлеющий костер того, что в умных книжках называют чувственным опытом.
Последнее, никчемное, неразумное – только путает планы, переходит мою дорогу в неправильных местах, в природой не предназначенных для этого временных отрезках. Последнее – потаенное, спрятанное, сакральное, вокал второго плана, то, что остается, когда к стопам падают горстью все плевела. Последнее - потому что у каждого есть человек, которым завершается поиск переживаний и которым начинается обратный отсчет. Последнее, потому что только это чувство я хочу ощутить последним. Вспомнить всё свое творчество (прозу, стихи, сказки, неизданное, оставшееся одиноким честным выдохам), собрав все его по крупицам, рассыпанным по всей моей жизни, ощутить послевкусие, которое и есть – настоящий вкус. Ни сожалений, ни признательности, ни стыда - разорваться диковинными птицами с высокой скалы над уровнем океана.
Я хочу, чтобы последним моим переживанием была любовь.