Мы выкладывали словеса штабелями, как выкладывают профессиональные строители брусчатку. Слова красноречивого самодура, наполненные правдой, ложью, чувствами, эмоциями. Взрывали давлением головы: бледные, седые, русые, смоляные... цвет не важен, важен итоговый процесс, он необратим.

Словесная стена, и мы обложенные со всех сторон устной информацией, смотрим в небо, скорее режем глазами небосвод, дабы хоть там прочувствовать тишину.
Слово "тишина" и палящий мочки пальцев и худые губы - бычок сигареты.

Слово не отразило мир, но изменило.
Слово обозвало предмет и дало ему смысл, затем назвало для него действие и действие описало суть предмета, на всё это слово отозвалось и дало качество предмету.

Слово встретилось со словом, и занялись они плетением словотворчества. И раз, и навсегда мир перестал быть таким как прежде, родилось даже слово, которое так холило этот мир, что обозвало его внутренним миром отгородив от внешнего.
Обитателя этого мира издревле прозвали душой. Что бы понять душу, надо было ей внимать. Внимать устремились все и разом все стали всё чувствовать. Чувствовать, можно ли чувствовать через слово?

Не все катаклизмы обрушивались на внешний мир и самые чуткие отслеживали закономерности, происходящие с душой, и тоже всячески их именовали. Но отследить, как душу щемит, колит, рвет или услышать её скрип, вой, ощутить её боль было невозможно, так мир стал метафоричным, или иносказательным.
Не всяко слово было впору предмету, или явлению, поэтому появились слово "мудрость", которое с задором глупости откликалось и описывало причинно-следственные связи явившегося.
Люди стали делиться на глупцов и мудрых. Тех, кому не покровительствовало слово "мудрость", но и в глупые они не шли стали попрекать обывателями. Мудрость этого была не понята и обыватели решили просто жить бытом, а на мудрецов и глупцов припасли выражение "не от мира сего" и облетело это выражение весь видимый свет, прилетев крылатым. И обывателям это так понравилось, что стали они всем придумывать слова из накопившихся и на тот момент существовавших.
Обиженные на касту мудрецов они оторвались на глупцах, как-то даже про себя что-то обронив, дав рождение иронии и прабабушке самокритики.

Речью мудрецов исповедующие быт не обладали, а на глупцов хватало простой речи - так и родилось просторечие. Поглумившись, растерзавши и высмеявши глупость на белом свете, обыватели устремились ехидничать над мудростью. Тут палки и камни полетели, подражая ступам мудрецов, и так самодовольны и обиженны были хранители быта, что стали пользоваться инструментарием мудрых, не понимая до конца, что к чему. И приравнялись тогда они по глупости своей к глупцам и низвергли их мудрецы сатирой и вольной импровизацией на тему бытия.

Слова стали носить не только описательный, повествовательный характер, но и оружейный. Убить или воскресить речью, словарным запасом, лексиконом - играть на струнах психологии - удел отпетых ораторов.
Назови их негодяями, назови их пророками. На внутренний мир души - это никак не повлияет. Внутренний мир расслоился и столько в утробе его оказалось слов, что и по ныне, приходя во внешний мир, мы часто, порой до самой старости, прежде всего, хотим узнать и тонко почувствовать мир внутри нас. Именно так, гармония стала понятием личностным, но не каждая личность приобрела гармонию...

Столько сказал в свое время, испепелив мысли "словесным одиночеством" полностью, прожигая тернии, теперь мой путь лежит в область чистого мистицизма. В нас никогда не кинет камень тот, кто безгрешен. Прочувствуй обнаженную душу сквозь потоки слов, прочувствуй на очередном срыве эмоции. Задыхаясь от припадка нервической эпилепсии, ожидая. И посыпь не жалея пеплом прошлой поэзии мои вески, обещаю пронести сквозь годы и дождаться...