- Ты где?
- В твоей голове...

В детстве, когда смотришь ночью в небо - видишь много звёзд. Странно восхищаешься и будто отражаешься там. В юности, опьяненный первой любовью, смотришь туда же с трепетом и романтикой внутри, а потом смотришь и дыханье застревает внутри от масштабов, от того, что принято называть "пониманием" сколько там всего и чем все это там наверху является и тебя заливает пустым ожиданием, страхом, чувством размера. Этот момент - точка.
Эти слова, которые ты говорил каждый день, а теперь ты их можешь потрогать... Взрослый и прагматичный мир.
Вот когда ты без каких-либо ощущений, принятых в таких случаях, можешь отказаться от тех самых воспоминаний значит ты готов выйти и пойти. Прошлого нет. Тебя нет... и не было. Всего нет и есть одновременно.
Всё и ничего, происходит "здесь и сейчас..." и пространство можно собирать так, как хочешь.
Это никак не называется...
Слова, опять глупые слова, иллюзии, выдумка, метафоры.
Зачем, почему, мотивации, причины и следствия - ничего не нужно из аналитического набора.
Когда ты становишься способным поставить знак равенства между высказываниями: "меня ничего не трогает" и "меня это трогает, меня всё это трогает" - настоящий, честный знак, без ложного кокетливого притворства... Большой такой знак равенства, как любимое женское имя, наколотое синей тушью на твоем запястье, куда въезжаешь всей душой... вот только тогда начинается твоя доподлинная жизнь... Или смерть.

Мутные, туманные сны, от которых хотелось бежать, веяло страхом и он окутывал фонарный свет за окном, заставляя кожу вздыматься и вжиматься в подушку в сковавшем кошмарном дрёме.
Я видел свет сквозь закрытые глаза и знаю, что не мог ошибиться.
Забыться, лишь для того, что бы не знать, не ведать того, что уготовлено… Не запутаться в центре подвешенной паутины этих снов и ночной боли… Маятника, который когда-нибудь остановился бы и часы сломались тут же, в кипящей голове.
Вода, ледяная, пробуждающая к жизни, к какой-то новой жизни за спиной, за которой мне виделась смерть. Она, как ожидаемая гостья – иногда навещала меня.
Ладони ярко-красным оттенком, словно пытающиеся остановить её как время, как песок, становились такими потными, раскаленными, длинными и слабо очерченными, как и линии нарисованные на них же.
Вера – это, пожалуй, всё что могло подарить существование в этой пустой квартире с могучими, но страшными друзьями снами. Вода не смывала, не поглощала, ветер дышал ознобом, утихая и россыпью бросая с неба белый пух. Или снег?
Забыться бы от всего, забыть навсегда, что есть кто-то там, надломленный, пытающийся забыть и оставить так же память на кромке детства, как я…
Но те ласковые прикосновения, обжигающие моё пряничное сердце, не способное увидеть дальше собственного отражения – будут жить и Она будет жаждать их, желать вечной весны, плакать в дождь и ускорять шаг к подъезду, возвращаясь в блочные джунгли, каждый раз где её снова встретит зимнее молчание. Прежний незыблемый озноб и колкие воспоминания вперемешку с едва ли различимыми эпизодами радости и счастья никогда её больше не покинут, от этого становится страшнее и кошмар продолжается..
Коктейль удушающего одиночества – так уже было.
Спрятаться бы под навесом распустившийся сирени, трогая языком кровь с обкусанных губ, открыв глаза пытаясь уснуть, лаская щеки ручьями ноющей печали.
Неделя, дни, сутки – они теперь все будут приходить ко мне мертвыми, пропуская в очередь последующие тайны кошмаров.
А я вдыхал один печальные улицы в ритме пешеходов. Кто-то давал понять слабость внутри и я принимал её как голуби хлеб из рук прохожих. В погоне за мечтой, которая отражена отравленными чернилами на листе бумаги – так же нелепо, как и то, если оказаться в плену у иллюзий и продолжать бег, в понимании того, что их никогда не нагнать, и они никогда просто не покинут нас.
Трудно и бессмысленно было так же быть зеркалом окружающих, люди не любили видеть меня и настаивали на других образах, хотя их красивые мраморные лица всегда были неизменны, подобны изящным куклам, красиво расставленным в каменных палатах.
Бродяжья душа, ищущая приюта всегда дарила пасмурное настроение, настроение когда забывал обо всем и летел вместе с первым-весенним ветром туда, куда вели переулки города и манили люди, навязывая себя в проводники, обещая утолить жажду стремления, живущую с детства в сознании.
Пустые карманы обвисали больше, чем если бы в них была хотя бы малейшая власть в этом мире. Они и учили жить душой, отвергая "материальное", предлагаемое со всех сторон грязными руками "успешных" людей, забывших ценности, забывших души, неверующих что они отражаются в чистых горных родниках или глазах, даже когда они не могут сосредоточиться один на один.
И так мимо безразличия пихавшихся в толпе, алчности искусителей, скупости чувств других, можно было пробираться к счастью на дне. Но так ли это? Когда но на самом деле – ты находишься в центре. В центре своего прошлого, как в огненном пекле преисподней.
Каждый когда либо пытался нарисовать картину, написать прозу, спеть песню, поставить культовый фильм, ощутить и насладиться приятным ароматом достигнутого, но мало кто познал его в своей пустоши.
Спасение в любви, но там же лежит и пустота бесконечного. А что такое "бесконечность", когда ты одним махом раздвигаешь крайности, будто вырываясь из плена снов и реальности, в итоге ещё сильнее забивая в себя гвозди равнодушия и покинутости.
Небо кусками становилось землей в лужах и я всё также вспоминая обрывки ускользающей "реальности", вдыхал новым призывам, будто очистившийся каторжник – шел медленными шагами, уже без страха, и уже не по земле обетованной… К выдуманному счастью, после утомительных поисков любви.