Червы. Новая для меня игра в карты по научному. Вернее, наблюдение за собой, своими чувствами, эмоциями, мыслями во время знакомства, обучения и самой игры. Давно знал, что она есть в моем компьютере, но не удосуживался до нее добраться. Познакомился с правилами. Играют четверо, я и три соперника, представленные компьютером. Задача не брать взятки с червами и пиковой дамой. Червы оцениваются в одно очко, дама в тринадцать. Набравший первым сто очков, проигрывает. Но есть изюминка. Если мне удается отыграть все до одной червы и даму пик, для меня счет не меняется, а противникам зачисляется минус по полной программе. Называется это – прокрутить динамо. Сначала надо определиться со стратегией и тактикой. Постараться не брать червы с дамой или играть, с риском сорваться, в противоход по максимуму. А еще по ходу игры вовремя разглядеть и попытаться помешать, если кто-то из играющих со мной, решит, прокручивая динамо, играть ва-банк.
Начинал осваиваться в игре с энтузиазмом и самоуверенностью. И пошло вначале довольно лихо. Неудачи случались редко и вызывали эмоции, сопровождавшиеся ненормативной лексикой в адрес моих невидимых противников. Тут же следовало стремление отыграться. Получалось иногда и прокрутить динамо с удовлетворением и неконтролируемой радостью в итоге. Дальше все чаще пошли сбои-проигрыши. Началось осмысление ошибок во время игры. Постепенно, набираясь опыта, учился просчитывать варианты.
Когда-то пришлось поиграть с одним человеком в преферанс. Проявил ко мне снисхождение во время своего досуга. Не будучи сам сильным игроком, восхищался его умением уже по своему раскладу и первым взяткам предвидеть последовательность и результат всей игры. Создавалось впечатление, что играет он с открытыми картами. До такого мне еще далеко, да, и задачи такой не ставилось, но мои расчеты на этом этапе стали все чаще оправдываться, и гораздо чаще получалось выигрывать. Попробовал заведомо проигрывать, играть аккуратно или очень авантюрно. Лучше понял словосочетание – разумный риск. Если меня ловили на моей ошибке, это уже вызывало не досаду, а чувство уважения к невидимому сопернику, какого-то веселого восхищения им. Стало иногда получаться прокрутить динамо несколько раз за игру. Догадываюсь, что если играть в червы в живую, прибавится еще и сложность учета фактора человеческого. Научился и проигрыш, и победу воспринимать одинаково ровно. И сейчас сам процесс игры стал доставлять удовольствие, спокойную радость.
Все это происходило во время великого поста, когда, не особо ограничивая себя, я отказался только от мяса и секса. Но последнюю неделю, отдавая дань православию и своему телу, сел на чай с лимоном. Порадовало, что Людмила поддержала мой почин. В субботу перед Пасхой не спалось и я включил приемник. Позже даже похвалил себя за это. Получил громадную радость, хотя попал не к началу передачи. В студии кроме ведущей, были та самая женщина психолог и мужчина, депутат Рижской думы. Разговор шел об айкидо, об учении Иисуса, о Пасхе. Удалось им создать такую атмосферу, что у меня душа запела. И звонки были в тон. Позвонил и я, прочитал два четверостишья. Причем так разволновался, что забыл строку собственного стихотворения. С чувством единения признался им в любви. Не испортил праздника даже человек, дозвонившийся последним. Заявил, что ни с кем из собеседников не согласен и сам живет по принципу, око за око. И если убьют близкого, приложит все силы, чтобы наказать смертью виновного. Бог ему судья. А я думаю, будь таких передач больше, воздух стал бы чище не только над Латвией.
Почти сразу после передачи проснулась Люда. Решили, что раз уж не спим и время за двенадцать, разговеться. Не остановило нас знание, что по канонам делать это надо после окончания пасхальной службы в храме. И кофе с молоком и куличом и секс после долгого воздержания получились со вкусом праздника. А потом сон без всяких сновидений. И утро началось с радости и прекрасной погоды. По радио шла передача «Александр студия» и объявлен конкурс на прочтение любимого стихотворения. Дозвонился первым. Поздоровался с ведущими. Поздравил православных со светлым праздником и всех, всех с началом великолепного весеннего дня. Прочитал с подъемом свое четверостишье-фишку:

                              Единственному в мире завидую человеку,
                              Каких бы мне это не стоило бед.
                              Великолепному своему внуку
                              И только потому, что у него такой дед.

А потом еще:

                              Лебеди в море, голышом внук купается.
                              Медленно солнышко опускается.
                              Дело к вечеру, день кончается
                              И покой в душе не расплескается.

                              Убаюкаю внука сказкою,
                              Придет она ко мне подсказкою
                              И пристроится головка на моем плече,
                              И сладко улыбнется он мне во сне.

                              По палатке ночью дождь барабанит,
                              Внук уже давно спит.
                              Тело в ночи, спину слегка прохладит.
                              Я люблю. Я знаю, Создатель мне все простит.

В конце передачи приз присудили кому-то другому, но это меня уже не трогало. Я к тому времени созвонился с Глебом и мы договорились, что он приедет.
Часа три почти без перерыва отыграли мы с ним на пляже, под конец даже почувствовал некоторую слабость в коленках. Люда была с нами. Сначала сидела на скамейке, подставляясь солнышку, а потом решила судить нашу игру по своим правилам. Позже посидели втроем в кафе. Выпил за любовь двести грамм «Московской» под легкую закуску. Послеобеденный сон, когда, проводив внука, вернулись к себе. Проснулся как раз к «Трубке мира». На этот раз Андрей был озабочен двумя вопросами: «Почему мы так интересуемся жизнью чужой и почему не любим, когда люди интересуются нашей?» Похоже, проблемы его не оставляют. Заметил, с каким нетерпением и раздражением ответил он на вопрос одного слушателя, кем ему приходится Илона Яхимович.
Не могу судить за мы. Достаточно жестко приучили отвечать за себя. И жизнь собственная мне гораздо интереснее, чем, чья бы то ни была. Не откажусь учиться чему-либо у другого. А если мой долговременный опыт набивания шишек поможет кому-нибудь не наступить на грабли, буду очень рад. Я открыт для любого, кому это интересно. Дозвонившись, постарался передать свое ощущение праздника. Андрей в свою очередь пытался, прерывая меня, загнать в какие-то рамки. Получить от меня какой-то, подтверждающий его мнение ответ. Уже второй раз, дозвонившись, я сказал, что люди пытаются жить чужой жизнью, когда им не нравится своя. Потом я потерял вкус к передаче и уже слушал в пол уха. Но под конец все-таки не выдержал и позвонил еще раз: «Андрей, за обоими вашими вопросами стоит страх потери. Неважно чего, власти, денег или лица. Страх выглядеть дураком, совершить ошибку, потерпеть поражение». А в заключение вторично в этот прекрасный день я прочитал в эфир: «Единственному в мире завидую человеку…»

Сон. Я назвал бы его даже реалити сон. Несмотря на то, что, как обычно в снах у меня все как-то смазано и плывет, в этом появилось совершенно новое ощущение наблюдения, контроля сознания за происходящим. И, похоже, возможность если и не изменять сюжет сна, то менять его направленность. Действующие лица и дня сегодняшнего, но происходят события, когда я только вернулся из армии. Правая рука в отличие от реальности в полном порядке. Я нахожусь в гостях у родной тетки Валеры, Эрики, хотя, знаю, по жизни их объединяет только национальность. Когда мы с Людой жили в цыганском доме, я видел эту женщину или буйно-пьяной или кающейся за свои вчерашние выходки. Правда, трезвой она была довольно редко. Въехав в это жилье, мы были поражены сходством ее пятилетней внучки с Глебом и даже вытащили из альбома Глебову детсадовскую фотографию. Похожи, как две капли воды.
Во сне Эрика совсем другой человек. Радушная, доброжелательная. Уже решено, что какое-то время я поживу у них. Валера где-то на заработках и должен со дня на день приехать. Мне отводят угол, стелят постель. А я в это время играю с похожей на Глеба внучкой. Почему-то она не цыганка, а армянка Ануш, не знающая ни родного языка, ни обычаев, но очень этим всем заинтересованная. Перемещаюсь в большое и неуютное здание, то ли какого-то казенного заведения, то ли кинотеатра, в фойе которого у меня назначено свидание с Ириной. При встрече, сразу начинаю чувствовать какую-то ее неуверенность, хотя оба знаем, что мы обручены и уже назначено время нашей свадьбы. От приглашения посидеть в кафе, которое расположено тут же, она отказывается и предлагает идти сразу к ней. В сумерках в обнимку направляемся пешком к ее дому, где нас ждет празднично накрытый стол. Ладонью ощущаю упругую кожу на ее талии и угадываю ее желание мне отдаться. Вспоминаю, что мне в ней не нравилось и даже раздражало в жизни реальной, но так и не смог ей этого сказать, боясь обидеть. До переезда в наш дом ее семья жила в старой Риге и в ее классе было много студентов балетного училища, хотя сама она к балету никакого отношения не имела. Подражала им походкой, манерами. Именно эта походка, так мне тогда казалось, была виновата в том, что когда нам доводилось гулять в сырую погоду, ее икры всегда были забрызганы грязными каплями, как в дождь спина велосипедиста.
Во сне ее отец, руководитель международного космического комплекса. Уже сидя за столом, ощущаю его смутным, расплывчатым пятном слева от меня. Иринкина мама сидит напротив меня и ее вижу несколько отчетливее. Даже во сне чувствую исходящее от нее тепло. На столе по тарелкам разложены галеты, тубусы и еще что-то. Мне объясняют, что это пища космонавтов. Вид не очень привлекательный. Предлагают отведать угощения с разных тарелок. Беру что-то похожее на плитку пластилина серого цвета. На вкус оказывается вполне прилично и насытился почти сразу. Выйдя из-за стола, будущий тесть приглашает меня в свой кабинет. Почти вся комната заставлена аппаратурой, с выделяющимся большим экраном. Спрашиваю: «А могу я связаться с Арменией?» «Запросто» – отвечает он и медленно растворяется в воздухе. Я, наблюдающий, поражаюсь громадному количеству корпусов, коробок в которых помещена эта сложная техника. Но я во сне, уверенно нахожу разъемы, штекеры, соединяю их, нажимаю кнопку и экран начинает светиться. После моей просьбы, мужской голос объясняет мне, что спутник, отвечающий за связь с Арменией неисправен и ничего не получится. «А с Азербайджаном?» – спрашиваю я. В ответ на экране появляется картинка. На переднем плане перед телекамерами Мамедов, мой бывший сослуживец. Помню, как он приехал в Ригу, лет через пять после конца службы по своим делам и мы встретились. Меня несколько покоробило тогда его признание, что теперь он офицер КГБ. А в моем сне он занят, то ли съемкой фильма, то ли репортажем со свадьбы. За ним на экране торжественное шествие. Жених с невестой уже прошли и их не видно, идет оркестр. А за ним ровным строем, численностью до батальона, движутся гости. Одеты они все в одинаковые серо-зеленые парадные мундирчики с золотыми пуговицами и опушкой по воротнику и рукавам. Передвигаются не шагом, а какими-то прыжками с прискоками, но очень синхронно. Поприветствовав Мамедова, спрашиваю его: «Слушай, мне очень важно узнать самое главное армянское Слово. Можешь помочь мне?» «Ты что, не знаешь что я азербайджанец, а не армянин?» - гордо, вопросом на вопрос, отвечает мне он. «Но ведь вы же соседи» – говорю я. «Ты мне мешаешь работать» - после этих его слов, экран начинает медленно гаснуть. Немного расстроенный тем, что не смогу ничего подарить Ануш, оказываюсь в Ирининой комнате, где она меня терпеливо ждет. Обнаруживаю, что неуверенность не столько в ней, сколько во мне самом. Садимся на ее постель и я начинаю ее ласкать, постепенно освобождая нас обоих от одежды. Но та неуверенность не дает мне покоя. Прислушиваюсь и слышу где-то в глубине себя голоса моих детей, Мишки и Аннушки. Тут же начинаю ощущать в пальцах рук, которыми ласкаю ее тело холодок безразличия. А когда добрался губами до груди, до соска и мне в нос из ее подмышки пахнуло дезодорантом, а не женщиной, почувствовал холод, растекающийся уже от пальцев дальше по всему телу. Встаю, начинаю одеваться и говорю: «Прости, Иринка, но похоже, я сегодня не готов. Давай отложим все назавтра. Утро вечера мудреней». С этим и просыпаюсь.