Роберт Хайнлайн

                              УРОБОРОС

                        (Все вы, зомби...)
    
     (c) Перевод на русский язык, Вязников П. А., 1994
    
     22.17. - Пятая временная зона (ВОСТ.) - 7 ноября 1970 - Нью-
Йорк - "У Папаши". Когда я протирал очередную рюмку, вошел Мать-
Одиночка. Я засек время - 22.17, Пятая временная зона, восточное
время, седьмое ноября, тысяча девятьсот семидесятый год. Темпоральные
агенты всегда обращают внимание на время и дату - это наша
обязанность.
     Мать-Одиночка был двадцатипятилетним парнем ростом не выше
меня, обладал не слишком мужественными чертами лица и взрывоопасным
характером. Внешность его мне никогда не нравилась, но именно его мне
предстояло завербовать. Это был мой парнишка. Я подарил ему лучшую
барменскую улыбку.
     Может быть, я излишне пристрастен? Не знаю. Но прозвище
относилось не ко внешности - просто всякий раз, когда какой-нибудь
излишне любопытный тип спрашивал о роде его занятий, он получал
ответ: "Я - мать-одиночка". Если Мать-Одиночка был настроен не очень
кровожадно, то добавлял: "...четыре цента за слово. Я пишу
душещипательные признания читательниц".
     Если же Мать-Одиночка пребывал в скверном расположении духа,
он ждал, чтобы собеседник позволил себе какую-нибудь шутку на этот
счет. Дрался он страшно - так дерутся разве только женщины-
полицейские, был мастером ближнего бокса. Это, между прочим, одна из
многих причин, по которым он и требовался мне.
     Он был под мухой, и выражение его лица говорило, что Мать-
Одиночка сейчас презирает людей больше обычного. Я молча налил ему
двойную порцию "Старого белья" и поставил рядом бутылку. Он выпил и
налил по новой.
     Я протер стойку.
     - Ну как, по-прежнему выгодно быть матерью-одиночкой?
     Пальцы Матери-Одиночки стиснули стакан - казалось, он сейчас
бросит им в меня. Я опустил руку под стойку, нащупывая дубинку. При
темпоральной манипуляции стараешься учесть все, но при таком
количестве факторов зря рисковать не стоит.
     Он едва заметно расслабился, точнее, едва заметно - для не
прошедших спецподготовку на курсах Темпорального Бюро.
     - Не злись. Я всего лишь спросил, как бизнес. Если не
нравится, считай, что я спросил о погоде. Он кисло посмотрел на меня.
     - Бизнес в порядке. Я строчу, они публикуют, я ем. Я налил и
себе, наклонился к нему через стойку.
     - Между нами говоря, ты неплохо сочиняешь - я читал эти
"признания". Тебе просто здорово удается понять женскую точку зрения.
     Это был риск - он никогда не называл своих псевдонимов. Но
он достаточно завелся, чтобы услышать только конец фразы.
     - "Женская точка зрения!"-фыркнул он. -Да, кто-кто, а уж я
ее знаю! Кому как не мне знать...
     - Да?.. - с некоторым сомнением спросил я. - Сестры?..
     - Нет. И если я расскажу, ты не поверишь.
     - Ну-ну, - кротко сказал я, - бармены и психиатры знают, что
нет ничего более диковинного, чем правда. Если б ты, сынок, слышал
истории, какие довелось выслушать здесь мне, - ты бы разбогател.
Невероятные дела случаются, знаешь...
     - Ты даже представить себе не можешь, что такое "невероятно".
     - Да ну? Нет, сынок. Меня ничем не удивишь - что бы ты ни
рассказал, я скажу, что слыхал истории и почище.
     Он опять фыркнул.
     - Хочешь поспорить на все, что осталось в бутылке?
     - На целую. - Я поставил на стойку полную бутылку.
     - Ну...
     Я махнул своему помощнику - мол, поработай за двоих. Мы были
на самом конце стойки; тут у меня уединенный уголок с одним только
табуретом, а чтобы никто не мешал, я заставляю стойку возле этого
места банками пикулей и прочим. Несколько клиентов у другого конца
стойки смотрели бокс по телевизору, один выбирал пластинку в
музыкальном автомате. Нам никто не мешал - полный интим, как в
постели.
     - Ладно, - начал он. - Начать с того, что я ублюдок.
Выражаясь культурно (он что, ожидал, что я усмехнусь?) - внебрачный
ребенок. Мои родители не были женаты.
     - Ну и что? - пожал я плечами. - Мои тоже.
     - Когда... - он замолк и впервые посмотрел на меня по-
человечески. - Правда?
     - Правда. На все сто процентов. И кстати, - добавил я, - в
моей семье никто никогда не женился. И все поголовно - внебрачные
дети, ублюдки, если угодно.
     - Не пытайся меня переиграть. Ты-то сам женат! - Он показал
на мое кольцо.
     - А, это... - Я показал кольцо поближе. - Оно только похоже
на обручальное; я ношу его, чтобы отваживать бабцов. (Колечко это я
купил по случаю у коллеги-оперативника. Антикварная вещь: он привез
ее из дохристианского Крита.) Видишь - это Уроборос... Мировой Змей,
пожирающий свой хвост вечно и без конца. Символ Великого Парадокса.
     Он едва удостоил колечко взглядом.
     - Ну, если ты правда незаконнорожденный - ты знаешь, каково
это. Когда я был маленькой девочкой...
     - Эй, - перебил я, - я не ослышался?
     - Кто из нас двоих рассказывает?.. Так вот, когда я был
маленькой девочкой... Слушай, тебе когда-нибудь приходилось слышать о
Кристине Йоргенсон? Или о Роберте Коуэлл?
     - Э-э... изменение пола? Ты что, хочешь сказать...
     - Не перебивай, не то не стану рассказывать. Я был
подкидышем, меня оставили в кливлендском приюте, когда мне был всего
месяц от роду. В тысяча девятьсот сорок пятом. И когда я был... я
была маленькой девочкой, все время завидовала детям, у которых есть
родители. Позже, когда я узнала, что такое секс... а в приюте, можешь
мне поверить, такие вещи узнают рано...
     - Я знаю.
     - ...Я поклялась, что у моих детей будут и папа, и мама.
Благодаря этой клятве я осталась нетронутой - для приюта это почти
подвиг. Мне пришлось научиться  драться. Когда я стала старше, то
поняла, что шансов выйти замуж у меня очень немного, по тем же
причинам, по каким меня никто не удочерил. Лошадиное лицо, кроличьи
зубы, плоская грудь, волосы сосульками.
     - Ты выглядишь не хуже меня.
     - Да кого волнует внешность бармена? Или писателя? Но когда
берут ребенка из приюта, то выбирают маленьких голубоглазых,
золотоволосых дурочек. Позже ребятам нужны груди буфером, смазливая
мордашка и манеры типа "о, какой ты классный, крепкий парень!" - Он
пожал плечами. - Я не могла тягаться с такими девицами. И потому
решила идти в ДЕВКИ-КИСКИ.
     - А?
     - Добровольческий Естественнотехнический Военизированный
Корпус Исполнительниц - Команда Индивидуального Содействия
Космонавтам-Истребителям. Теперь это называется Армейская Нестроевая
Группа Евгеники и Лечебной Обработки Чинов Космического
Истребителъного Легиона... как-то так. "Космические Ангелы", знаешь?
     Я знал оба названия. Правда, в мое время эта элитная
космическая военная служба зовется иначе - Боевой Легион Ясельной
Дестрессизации Истощенных Космонавтов-Истребителей. В темпоральном
прыжке изменение значения слов и появление новых терминов - это
главная головная боль. Вот, например, знаете ли вы, что словами
"станция обслуживания" когда-то обозначалось место продажи нефтяных
фракций? Помнится, как-то, когда у меня было задание в Эре Черчилля,
одна дама сказала мне: "Я буду ждать вас на станции обслуживания, за
углом". Это значило вовсе не то, о чем вы подумали; на тогдашних
станциях обслуживания кроватей не было.
     Он продолжал:
     - Как раз тогда пришли к заключению, что нельзя отправлять
мужчину в космос на месяцы и годы без возможности расслабиться,
сбросить напряжение. Помнишь, может, как голосили тогда пуритане?
Мало кто отважился вступить в Корпус, и это здорово повысило мои
шансы. Девицы должны были быть порядочными, желательно - именно
девицами, поскольку с нуля учить всегда проще, чем переучивать; они
должны были быть умственно выше среднего уровня и эмоционально урав-
новешенны. Но большинство волонтерок были старыми потаскухами или
невротичками, которым грозило сумасшествие после десяти дней в
космосе. Внешность моя была ни при чем: если меня принимали на
службу, то поправляли мои зубы, делали волосы волнистыми и пышными,
учили походке, танцам, умению внимательно и ласково выслушивать
мужчину и многому другому - плюс, естественно, основной
специальности. При необходимости в ход шла пластическая хирургия -
"Ничего не пожалеем для наших храбрых парней!".
     И это еще не все: они заботились, чтобы сотрудница не
забеременела во время срока службы, а после увольнения замужество
было гарантировано почти на сто процентов. У "ангелочков" сейчас то
же самое, они выходят за космонавтов - им легко найти общий язык.
     Восемнадцати лет меня определили на должность "помощницы
матери-хозяйки". Разумеется, я была нужна как почти дармовая
прислуга, но я не возражала - все равно на службу принимали только с
двадцати одного года. Я работала по дому и посещала вечернюю школу,
говорила, что продолжаю изучать машинопись и стенографию, а на самом
деле записалась на курс "Обаяние" - чтобы повысить шансы на
вступление в корпус.
     А потом я встретила этого мошенника. Сотенными бумажками
карман у него был просто набит. - Мать-Одиночка скривился. - Я говорю
буквально: как-то он показал мне толстенную пачку сотенных и сказал:
бери, мол, сколько надо. А я не взяла, потому что он мне понравился.
Это был первый мужчина, который был со мною ласков и притом не
пытался стянуть с меня трусики. Чтобы чаще с ним встречаться, я
бросила вечернюю школу. И это были самые счастливые дни моей жизни!..
Ну а потом... Однажды ночью, в парке, я и сняла трусики.
     Он умолк.
     - И что потом? - осторожно спросил я.
     - И потом ничего! Больше я его не видела. Он проводил меня
домой, сказал, что любит, поцеловал на прощание... и больше не
появлялся. - Мать-Одиночка помрачнел. - Если б нашел - ей-богу, убил
бы мерзавца!
     - Да, - с сочувствием сказал я, - я хорошо представляю,
каково тебе было. Но убивать его... В общем дело-то житейское,
естественное. Хм-м... ты ему сопротивлялся?
     - А?.. При чем здесь это?
     - Очень даже при чем. Может быть, он и заслуживает, чтобы
ему сломали одно-два ребра - за то, что он тебя бросил, но...
     - Он заслуживает, чтобы ему все кости переломали! Погоди
вот, сейчас расскажу. Короче, никто не узнал, а я решила, что все к
лучшему. Я его не любила по-настоящему и, думаю, никого уже не
полюблю. А после этой истории я еще больше захотела вступить в ДЕВКИ-
КИСКИ; девственность там была не обязательна, хотя и желательна, так
что я не особо расстроилась. Но скоро юбки стали мне жать.
     - Забеременела?
     - И еще как! Мои скряги делали вид, что ничего не замечают,
пока я могла работать, а потом вышвырнули, и обратно в приют меня уже
не взяли. И я приземлилась в палате благотворительной больницы и
таскала горшки, пока мне не пришло время рожать. И в один прекрасный
вечер уснула на столе - "расслабьтесь и глубоко дышите: раз, два..."
- а проснулась в кровати, и ниже груди у меня была точно сплошная
деревяшка. Тут входит мой хирург и весело так, сволочь, спрашивает:
"Ну-с, как мы себя чувствуем?"
     "Как египетская мумия", -говорю.
     "Естественно: вы в бинтах, действительно, не хуже мумии, и
нашпигованы лекарствами, чтобы не болело. Все будет в норме, но
кесарево - это вам не заусеницу обрезать".
     "Кесарево?! Док... мой ребенок погиб?!"
     "О, нет. С ним все прекрасно".
     "Фу. Мальчик, девочка?"
     "Девочка, здоровая крепкая девочка. Пять фунтов и три
унции".
     Тут я маленько расслабилась: родить ребенка - это, скажу
тебе, кое-что значит. Ну, думаю, как-нибудь устроюсь: перееду,
назовусь "миссис", а малышка пусть думает, что папочка помер. Моя
дочь в приюте не окажется!
     Но хирург еще не все сказал, оказывается.
     "Скажите, - говорит, - э-э... - Гляжу, замялся и по имени
меня не назвал. - Скажите, у вас никогда не было проблем с железами
внутренней секреции? Ничего странного?"
     "А? - спрашиваю. - Ничего конечно. Куда это вы клоните?"
     Он помялся, помялся...
     "Ладно, - говорит, - вывалю на вас все разом, а потом сделаю
укольчик; поспите - придете в себя. Это вам понадобится".
     "В чем дело?"
     "Приходилось вам слышать о шотландском враче, который до
тридцати пяти лет был женщиной, а потом его прооперировали, и он стал
мужчиной - с юридической и медицинской точки зрения? Он даже женился,
и все было в порядке".
     "А при чем здесь я?"
     "Вот я же и говорю- вы теперь мужчина".
     Я попыталась сесть в постели.
     "ЧТО?!!"
     "Ну только не волнуйтесь. В общем, вскрыл я полость, смотрю
- просто черт ногу сломит. Велел позвать главного, а сам пока извлек
ребенка; потом устроили прямо у стола консилиум, все обсудили и
принялись за дело. Несколько часов возились, старались спасти что
можно. У вас оказалось два полных набора половых органов, оба
недоразвиты, хотя женские созрели достаточно, чтобы вы забеременели.
Но это их доконало, больше они бы вам не пригодились - вот мы их и
убрали и сделали так, что теперь вы сможете развиться в настоящего
мужчину. - Тут он меня осторожненько так похлопывает по плечу,
утешает: - Не беспокойтесь. Вы молоды, скелет перестроится, за
железами вашими мы посмотрим, гормончиков подкинем - и сделаем из вас
парня на заглядение".
     А я заревела.
     "А как же, - плачу, - моя девочка?"
     "Ну, кормить ее вы все разно не можете - у вас молока и для
котенка не хватит. На вашем месте я бы не стал даже смотреть на нее,
чтобы не мучиться, а отдал бы на удочерение..."
     "НЕТ!.."
     Он плечами пожал.
     "Нет так нет, дело ваше. Вы мать... то есть, родитель.Но
пока не думайте об этом - сперва вас на ноги поставим..."
     Назавтра выносят мне девочку, показывают, и каждый день так:
я к ней хотела привыкнуть. До того я детей никогда не видел...ла и не
представляла, как они жутко выглядят. Моя дочка походила на оранжевую
мартышку. Но я твердо решила... решил, что не брошу ее, а воспитаю и
все такое. Только четыре недели спустя это уже ничего не значило.
     - То есть?
     - Ее украли.
     - Украли?
     Мать-Одиночка чуть не сбил со стойки бутылку, на которую мы
поспорили.
     - Похитили! Украли прямо из больничных ясель! - Он тяжело
дышал. - Как это называется - отнять у человека последнее, ради чего
он живет?!
     - Скверное дело, - согласился я. - На, выпей еще. Так что, и
никаких следов?
     - Ничего, что могло бы помочь полиции. Пришел человек,
назвался ее дядей, нянька отвернулась на минутку, а он схватил
ребенка и был таков.
     - Она его лицо запомнила?
     - Человек как человек, лицо как лицо - запросто спутаешь с
тобой или со мной. - Он нахмурился. - Я-то думаю, это был сам папаша,
который меня бросил. Нянька, правда, клянется, что он гораздо старше,
но он, наверно, загримировался. Кто еще стал бы красть моего ребенка?
Бездетные матери, бывает, устраивают такие штуки. Но чтобы мужчина?..
     - А с тобой что было?
     - Со мной... Ничего. Еще одиннадцать месяцев в этой
больничной дыре, три операции. Через четыре месяца у меня начала
расти борода; перед выпиской я уже брился ежедневно и больше не
сомневался, что я - мужчина. - Он криво ухмыльнулся. - Я даже начал
пялиться на груди медсестер...
     - Ну, - заметил я, - по-моему, все обошлось. Ты нормальный
мужик, хорошо зарабатываешь, особых проблем вроде у тебя нет. А у
женщин, знаешь, жизнь непростая.
     Он сердито уставился на меня.
     - Ты-то много об этом знаешь!
     - А что?
     - Слыхал такое выражение - "погибшая женщина"?
     - М-мм... да, но уже много лет назад. Сейчас это ничего не
значит.
     - Так вот, этот мерзавец меня действительно погубил. Я был
самой погибшей из всех женщин: ведь я и женщиной-то быть перестал...
а мужчиной быть не умел.
     - Наверно, действительно нужна привычка.
     - Ты и представить не можешь. Я не говорю о привычке к новой
одежде или о том, чтобы отвыкнуть заходить в женский туалет; всему
этому я научился еще в больнице. А вот как жить! Чем зарабатывать?
Какую работу я мог найти? Черт, я ведь даже машину водить не умел! У
меня не было профессии, а к неквалифицированному физическому труду я
был негоден - слишком много шрамов и соединительной ткани, я бы не
выдержал.
     Я ненавидел его и за то, что из-за него я не попал в
Корпус... но как я его ненавидел, я понял только когда попробовал
записаться в Военно-Космические силы. Один взгляд на мой живот - и
все: "к военной службе негоден". Медик из комиссии потратил на меня
полчаса из чистого любопытства - он где-то читал отчет о моем случае.
     Так вот, я изменил имя и переехал в Нью-Йорк. Сначала
работал младшим поваром - жарил картошку; потом купил пишущую машинку
и попробовал зарабатывать машинописью и стенографией - один смех! За
четыре месяца я перепечатал четыре письма и одну рукопись. Рукопись
предназначалась для "Жизни, как она есть". Чистой воды перевод бумаги
- но ведь напечатали же ее! Это и навело меня на мысль; я купил целую
пачку журналов, где публикуются все эти "исповеди", и проштудировал
ее. - Он скривился. - Ну вот, теперь тебе ясно, откуда у меня
подлинно женский взгляд на жизнь матери-одиночки... хотя единственный
вариант истории, который я не написал, - это подлинный. Так как,
бутылка моя?
     Я подвинул бутылку к нему. Его рассказ выбил из колеи и
меня, но работа есть работа.
     - Сынок, - промолвил я, - ты все еще хочешь встретить того
типа?
     Его глаза загорелись хищным огнем.
     - Тихо-тихо, - придержал я его. - Ты ведь его не убьешь, а?
     Он нехорошо усмехнулся:
     - Проверь.
     - Главное - спокойно. Видишь ли, я знаю об этой истории
больше, чем ты думаешь. Я могу тебе помочь. Я знаю, где его искать.
     Он дернулся через стойку.
     - Где он?!
     - Сначала отпусти мою рубашку, - мягко сказал я, - не то
ненароком вылетишь на улицу, а полицейским скажем, что это просто
обморок. - Я показал ему дубинку.
     Он отпустил меня.
     - Извини. Но все-таки где он? - Он пристально взглянул на
меня. - И откуда тебе столько известно?
     - Всему свое время. Существуют записи - в архивах больницы,
приюта, и все такое. Матрону в вашем приюте звали миссис Феверидж -
так? Когда ты был девочкой, тебя звали Джейн - так? И ты мне ничего
этого не говорил - так?
     Это его озадачило и слегка напугало.
     - Что все это значит? Ты хочешь сделать мне какую-нибудь
гадость?
     - Ни в коем случае. Я искренне хочу тебе добра. И этого типа
могу выдать тебе прямо на руки. Поступай с ним как знаешь - и я
гарантирую, что тебе все сойдет с рук. Не думаю, правда, что ты его
убьешь. Тебе надо быть психом, чтобы убить его, а ты не псих. Не
совсем псих, во всяком случае.
     Он отмахнулся.
     - Ближе к делу. Где он?
     Я плеснул ему немного виски; он уже изрядно набрался, но
злость его поддерживала в бодром состоянии.
     - Не спеши так. Давай договоримся: я - тебе, ты - мне.
     - Э-э... что?
     - Ты не любишь свою работу. Ну а что ты скажешь, если я
предложу постоянную высокооплачиваемую работу с неограниченными
накладными и представительскими расходами, причем ты будешь, в общем,
сам себе хозяин и не станешь чувствовать недостатка в разнообразии и
приключениях?
     Он вытаращился на меня.
     - Скажу: "Убери своего чертова оленя с моей крыши, дед,
Рождество еще далеко!" Брось, Папаша - не бывает такой работы.
     - Ладно, договоримся так: я тебе его нахожу, ты с ним
разбираешься, а затем пробуешь мою работу. Если я соврал и она не
такая, как я описал, - что ж, держать не стану.
     У него уже немного начал заплетаться язык - подействовала
последняя порция.
     - Когда т' его д'ставишь? - спросил он.
     - Если ты согласен на мое предложение - прямо сейчас!
     Он протянул руку.
     - Согласен!
     Я кивнул помощнику, чтобы тот пока присматривал за баром,
отметил время (23.00) и уже нагнулся, чтобы пролезть под стойкой, но
тут музыкальный ящик грянул: "Я сам себе был дедом!.." Я сам заказал
зарядить проигрыватель только старой американской музыкой, поскольку
не в состоянии был переваривать то, что считалось "музыкой" в 1970
году. Но я понятия не имел, что там есть и эта пластинка.
     - Выключи это! И верни клиенту деньги! - рявкнул я и
добавил: - Я на склад, на минуту.
     И мы с Матерью-Одиночкой пошли на склад. Он у меня находится
в конце коридора, напротив туалетов, за железной дверью, ключ от
которой есть только у меня и у моего дневного менеджера; а со склада
еще одна дверь ведет в комнату, ключ от которой есть только у меня.
Туда мы и вошли.
     Он пьяно оглядел стены без окон.
     - И-игде он?
     - Секундочку.
     Я открыл чемоданчик - единственный предмет в комнате; а в
чемоданчике помещался портативный преобразователь координат ТК США,
выпуск 1992 года, модель 2. Любо-дорого посмотреть: никаких
движущихся частей, вес при полном заряде 23 кг, оформлен под обык-
новенный "дипломат". Я настроил его заранее, самым точным образом, и
оставалось только раскрыть металлическую сеть, которая ограничивает
область действия преобразующего поля. Что я и сделал.
     - Что это? - озадаченно спросил он.
     - Машина времени, - объяснил я, набрасывая сеть на нас.
     - Эй! - крикнул он, отступая на шаг.
     Тут нужен расчет: сеть надо бросить так, чтобы объект при
инстинктивном движении наступил на нее; остается задернуть сеть,
внутри которой находитесь вы оба, - не то можно запросто оставить в
покидаемом времени подметки, а то и кусок ноги или, наоборот, при-
хватить с собой кусок пола. Но этим вся хитрость в обращении с
преобразователем и заканчивается. Некоторые агенты просто заманивают
объект в сеть; я предпочитаю сказать правду и, воспользовавшись затем
мигом удивления, нажать выключатель.
     Что я и сделал.
      10.30 - V - 3 апреля 1963 - Кливленд, Огайо-Апекс-Билдинг.
     - Эй! - повторил он. - Сними с меня эту дрянь сейчас же!
     - Извини, - покладисто сказал я, снял сеть, сложил ее, убрал
в чемоданчик и закрыл его. - Но ты же сказал, что хочешь его
встретить.
     - Но... ты сказал, что это машина времени!
     Я указал на окно.
     - Это похоже на ноябрь? Или вообще на Нью-Йорк?
     Пока он таращился на молодые почки и весеннюю погоду, я
вновь открыл чемоданчик, вынул пачку стодолларовых билетов и
проверил, чтобы номера и подписи соответствовали деньгам, имевшим
хождение в 1963 году. Темпоральное Бюро не волнует, сколько ты
тратишь (ему-то это ничего не стоит), но излишних анахронизмов оно не
любит. Слишком много ошибок - и трибунал сошлет тебя на год в какое-
нибудь особенно мерзкое время, скажем, в 1974-й, с ограниченными
пайками и принудительным трудом. Ну да я таких ошибок не делаю.
Деньги были в порядке. Он обернулся и спросил:
     - Что это было?
     - Он здесь. Иди и найди его. Это тебе на расходы, - я сунул
ему деньги и добавил: - Разберешься с ним, потом я тебя заберу.
     Стодолларовые купюры гипнотически действуют на человека,
который не привык их видеть. Он, не веря своим глазам, крутил пачку в
руках, а я выставил его в коридор и запер дверь. Следующий прыжок был
совсем легким - только во времени, причем недалеко.
     17.00 - V - 10 марта 1964 - Кливленд, Огайо-Апекс-Билдинг.
Под дверью белела бумажка, извещавшая, что срок аренды помещения
истекает на следующей неделе; в остальном комната выглядела так же,
как и мгновение назад. Деревья за окном были еще голыми, лежал снег;
я задержался только чтобы проверить свои деньги и надеть пиджак,
шляпу и плащ, которые я оставил в комнате, когда снимал ее. Затем я
взял напрокат машину и поехал в больницу. Двадцати минут болтовни
хватило, чтобы надоесть дежурной сестре в яслях так, что она отошла и
я смог без помех унести ребенка. С ним я поехал обратно, в Апекс-
Билдинг. На этот раз с настройкой пришлось повозиться чуть дольше - в
1945 году это здание еще не построили. Но у меня все было рассчитано
заранее.
     01.00 - V - 20 сентября 1945 - мотель "Клив-ленд-Скайвью". Я
с ребенком и преобразователем прибыл в загородный мотель. Я заранее
снял здесь комнату, зарегистрировавшись как "Грегори Джонсон, Уоррен,
Огайо", так что мы оказались в комнате с задернутыми шторами,
запертыми окнами и дверями на засове; все отодвинуто, чтобы очистить
место на случай возможного отклонения. Оказавшийся не на месте стул
запросто может наградить вас здоровенным синяком - то есть, конечно,
не сам стул, а вызванный им люфт преобразующего поля.
     Разумеется, все прошло благополучно. Джейн крепко спала, я
вынес ее на улицу и пристроил в коробке из бакалейного магазина на
сиденье заранее взятой машины. Затем отвез ее к приюту, положил перед
дверью, отъехал на два квартала, до "станции обслуживания" (в
которой, напомню, тогда продавались нефтепродукты вроде бензина,
масел и прочего), позвонил в приют, вернулся как раз вовремя, чтобы
увидеть, как коробку с Джейн вносят внутрь, но не остановился, а
доехал до мотеля, бросил там машину, вернулся в номер и прыгнул
вперед, в Апекс-Билдинг, в 1963 год.
     22.00 - V - 24 апреля 1963 - Кливленд, Огайо-Апекс-Билдинг.
Я прибыл почти точно - а точность попадания зависит от дальности
прыжка, кроме возвращения в исходную точку. Если я верно рассчитал,
Джейн как раз в этот момент в парке душистой весенней ночью
обнаруживает, что она все же не такая "добронравная", как думала
раньше.
     Я взял такси, доехал до дома, где жили те скряги, велел
водителю ждать за углом, а сам спрятался в тени напротив дома.
     Скоро показалась моя парочка - не спеша, в обнимочку шли по
улице. Он довел ее до самых дверей, на крыльце подарил ей долгий
прощальный поцелуй - куда дольше, чем я представлял. Потом она вошла
в дом, он сошел с крыльца и зашагал прочь. Я догнал его, взял под
руку.
     - Все, сынок, - тихо сказал я. - Я за тобой.
     - Ты! - Он чуть не задохнулся.
     - Я. Ну вот, теперь ты знаешь, кто он, - а если подумаешь,
сообразишь и кто такой ты... а если подумаешь как следует, поймешь и
кто у нее родится... а заодно - и кто я такой.
     Он не ответил, слишком уж был потрясен. И правда, кого не
потрясет открытие того, что ты, оказывается, не устоял перед
искушением соблазнить сам себя?..
     Я отвел его в Апекс-Билдинг, и мы снова прыгнули.
     23.00 - VII - 12 августа 1985 - подземная база "Скалистые
Горы". Я разбудил дежурного сержанта, предъявил свой пропуск, велел
сержанту дать новичку успокоительное и уложить спать, а утром
направить для поступления на службу. Сержант смотрел на нас кисло, но
звание есть звание вне зависимости от эпохи; он выполнил приказ - без
сомнения, думая при этом, что в следующий раз полковником может
оказаться он, а сержантом - я. Что ж, в нашем Корпусе и такое бывает.
     - Как его зовут? - осведомился он. Я написал. Он вздернул
брови.
     - Даже так? Хм-м...
     - Делайте свое дело, сержант. - Я повернулся к своему
спутнику. - Ну, сынок, твои беды позади. Ты поступаешь на лучшую
работу, какую только может получить человек, и ты многого в ней
добьешься. Я это знаю.
     - Но...
     - Никаких "но". Ложись, а утром соглашайся на эту работу.
Она тебе придется по душе.
     - Это точно! - кивнул сержант. - Вот посмотри на меня:
родился в тысяча девятьсот семнадцатом, а все еще жив-здоров, молод и
наслаждаюсь жизнью.
     А я вернулся в зал переброски и поставил наводку на нужный
момент.
     23.01 - V - 7 ноября 1970 - Нью-Йорк - "У Папаши". Я вышел
со склада с бутылкой апельсинового ликера "Драмбуи", чтобы она
объяснила цель моего минутного отсутствия. Мой помощник спорил с
клиентом, который завел "Я сам себе был дедом".
     - Да пусть его играет, - сказал я. - Доиграет - выключишь
эту штуку.
     Я зверски устал.
     Дело нелегкое и не всегда приятное, а завербовать человека в
последнее время стало весьма нелегко, особенно после Ошибки 1972
года. Можно ли придумать лучший источник кадров, чем люди, у которых
все в их времени складывается неудачно? Предлагаешь им хорошо
оплачиваемую и очень интересную (пусть и небезопасную порой) работу,
да еще и во имя хорошего дела... Сейчас всякий знает, почему не
удалась Неудачная война 1963 года: просто не взорвалась бомба,
сброшенная на Нью-Йорк, да и многое другое пошло не так, как плани-
ровалось, - и все благодаря таким, как я.
     А вот с Ошибкой 1972 года вышло не так; то была наша вина, и
с этим уже ничего не поделать; парадокса нет, изменить ничего
невозможно. Событие, или объект, или человек либо есть, либо его нет,
ныне и присно и во веки веков, аминь. Но Ошибка не повторится - при-
каз от 1992 года гарантирует это, в любом году оставаясь Приказом
Номер Один.
     Я закрыл заведение на пять минут раньше обычного, а в кассе
оставил письмо, в котором сообщал своему дневному менеджеру, что
принимаю его предложение о продаже, - пусть зайдет к моему юристу,
так как сам я уезжаю на длительный отдых. Может быть, Бюро снимет
деньги, которые он заплатит, может, нет - но оно требует, чтобы
агенты оставляли свои дела в порядке.
     Затем я снова пошел в комнату за складом и проследовал из
нее прямо в 1993 год.
     22.00 - VII - 12 января 1993 - "Скалистые Горы",
Вспомогательный штаб Темпорального Корпуса. Я отметился у дежурного
офицера и направился в свою комнату, намереваясь проспать как минимум
неделю подряд. Бутылку виски, на которую мы спорили, я взял с собой
(выиграл-то все же я) и перед тем как приступить к составлению
отчета, плеснул себе немного. Вкус показался мне мерзким - странно,
почему это мне всегда нравилось "Старое белье"?.. Но сейчас это лучше
чем ничего; я не люблю, когда я трезвый, - тогда я слишком много
думаю. Но я и не пью чересчур много: кому мерещатся змеи, а мне -
люди.
     Я надиктовал машинке свой рапорт: сорок человек завербованы
и благополучно прошли освидетельствование Психологической службы. Это
считая меня, поскольку я наверняка знал, что пройду комиссию. Ведь я
уже тут, верно?.. Потом я напечатал рапорт о переводе на оперативную
работу; вербовка у меня уже вот где сидела. Сунул оба рапорта в щель
доставки и пошел к кровати.
     Мой взгляд упал на "Правила Работы со Временем", висящие над
ней:
    
      Никогда не откладывай на вчера то, что надо было сделать завтра.
      Если у тебя все наконец получилось, не пробуй еще раз.
      Во времени стежок девять миллиардов сбережет.
      На каждый парадокс есть свой парадоктор.
      Думать надо прежде.
      Предки тоже люди.
    
     Сейчас шутливый плакатик уже не воодушевлял меня так, как в
мою бытность новичком-рекрутом; тридцать субъективных лет прыжков во
времени дают себя знать. Я разделся догола, глянул на свой живот.
После кесарева сечения остается шрам, но я теперь так зарос волосами,
что не замечаю его, если не вспомню специально.
     Потом я посмотрел на кольцо на своем пальце.
     Змей, вечно пожирающий свой хвост, знак бесконечности... Я
знаю, откуда появился я, - но откуда явились все вы, зомби?..
     Начала болеть голова - но порошков от головной боли я не
принимаю никогда. Как-то попробовал - и все вы пропали.
     Поэтому я лег и свистнул автомату, чтобы тот погасил свет.
     Вас на самом деле здесь нет. Здесь нет никого, кроме меня -
Джейн - и я один и одна в темноте!
     Мне так одиноко без вас!..