Что такое два года?

В жизни старика – это пара секунд и вечность: и пролетают мгновенно и, все-таки, еще целых два года можно пожить.

В жизни человека среднего возраста – один к одному: два года равны просто двум годам, очень объективно.

А как проходит в жизни маленького человека, которому и самому-то всего навсего  два- три, это время? Наверное, для ребенка  – это целая огромная жизнь. За два года жизни в ребенка закладывается так много, что  к пяти уже четко видно, что это будет за человек: и привычки его, и настроение на жизнь в целом, и основы его психотипа уже зацементированы почти. Поговори с пятилетним, посмотри, как он общается со сверстниками, как - со взрослыми, как смотрит на маму, на мир, на тебя – и, встретив его  уже взрослым, ты сразу узнаешь, он -  тот же.

Многому нужно научить малыша. А лучше, конечно, не просто учить,  а быть образцом поведения. Если у вас в семье уважительно относятся друг к другу, если не сплетничают о соседях;  не говорят в спину ушедшим гостям, что они вас «достали», да и пришли с голыми руками или дешевыми подарками;  если при детях обсуждаете семейный бюджет, и распределяете его так, чтобы все знали, что  и кому нужно купить сегодня, а кому пока и подождать нужно, - будьте уверены получить результаты всего этого потом, когда роли поменяются, и вы станете  стариками – детьми, а рулить будут они, ваши дети. По крайней мере, это – закон. А исключения, конечно, бывают.

Научить хотя бы вежливости пока.

Если речь идет о ребенке, которого вы родили сами, то, скорее всего, он и так с первых дней слышит и повторяет за вами и «спасибо», и «пожалуйста», и чмокнет вас в ответ на «спокойной ночи».

Ну, а вот в случае, когда вы «родили» его уже трехлетним, а то и вовсе подростком, вам придется решать задачи не из простых. Поддержать то хорошее, что в нем каким-то чудом «живет» - это самое легкое, а вот…

Вы слышали когда- нибудь, как ругаются на стройке работяги, или как алкаши собирают копейки на «чернила» у вино- водочного магазина перед закрытием и что при этом говорят?

Вот так же ругались и мои трехлетние Паша с Леной. В первый же вечер, когда,  наконец, пройдя все процедуры усыновления, привезли их в дом и, накормив, выкупав впервые в ванной, которую они назвали морем и никак не хотели покинуть, усадили на ковре перед горой игрушек, мы испытали не легкий, далеко не легкий шок!

Надо ли говорить, что у нас в семье никто не ругается матом? А тут и мы, родители,  и наши, взрослые уже дети, просто открыли рты и не знали, как реагировать – трехлетние малыши через слово, плохо еще выговаривая нормальные  слова в принципе, ругались таким трехэтажным матом, который редко услышишь. Все междометия из их словарного запаса начинались на буквы «б», «х» и других… Их много. Причем, это говорилось не на публику и не с опаской – видно было, что их речь естественная, привычная, норма для них.

Ну, и началось… Воспитание. Самое трудное, выбрать наказание, объяснить, когда ты специально вот такому варианту не обучен. В ход шли и уговоры, и объяснения, и наказания углом, выключением мультиков на вечер, за ремешок тоже хватались, признаЮсь честно. Увы…

А что делать? Что делать, если это – твои дети, и относиться к ним нужно, как к своим. А своим можно иногда и по губам легонько шлепнуть, если что, и поплакать от обиды (помогает хорошо иногда), поиграть в молчанку,  и прочие пугалки использовать в целях воспитания. А тут… реакции в ответ не поступает никакой вообще. И вот, поняв, наконец, что только любовь, ласка, еще раз любовь и ласка, могут хоть что-то сделать, мы на нее и переключились, на самый для них непривычный метод воспитания.

В общем, только вот сейчас я могу и сказать, что дело сделано: дети наши, доставшиеся нам с остатками гепатита С, с традиционным детдомовским (на всякий случай) диагнозом недоразвитости, так сказать, теперь, пожалуй, самые способные в детском саду. По крайней мере, наши планы (это была рекомендация воспитателей) идти в школу в семь лет пришлось перекроить – Паша с Леной получили самые высокие оценки городской дошкольной комиссии и осенью станут первоклассниками!

И ласковые они, и добрые, и не жадные, и твердо уверены, что любят их, и уже не ждут с опаской, заберут ли и их родители из садика, и ночью в спальню не врываются проверить, все ли дома, в саду не кусают детей, зашедших на их территорию, не вырывают с ожесточением друг у друга волосы на голове, борясь за "Мама моя, а не твоя!"

Они только, уверена, чаще других обычных детей говорят «КАК я тебя люблю!» и целуются с нами. Что-то такое еще, какой-то испуг есть, видно.

Очень вежливы с посторонними. Никогда не скажут, что «тетя какая толстая», со всеми здороваются, помогают посуду убирать со стола, любят прически делать маме,  проводить с папой генеральную уборку во дворе, не бьют уже собак ногами…

Их ставят в пример своим детям соседи. Всё! Это – обычные дети из обычной семьи.

Несколько дней назад ковыряюсь в саду со своими цветочками, а по другую сторону бетонного забора мои дети катаются на велосипедах. Я привстаю, выглядываю поверх забора - все ли в порядке, и опять присаживаюсь на корточки, прополкой примул и фиалок занимаюсь.

В очередной раз взглянула – все в порядке, а к нашему забору приближается не очень нами любимая пожилая соседка. Идет куда-то по делам по тропинке, огибая наш двор. Здороваться пока рано, думаю, услышу, что рядом идет, тогда встану, скажу дежурное «Здрасьте». Тем более, что она меня не видит пока.

Слышу зовет: «Девочка! Ленка! Привет! Катись к бабушке, бабушка конфетку даст!»

Слушаю.

Ленка за конфетками не гоняется, но, видно из вежливости, подъезжает.

Дальше бабушка эта что-то тихо и ласково говорит. А я,  из- за проезжающего мимо трактора какого-то,  не слышу. Слышу только потом, как Лена моя, такая вежливая и ласковая девочка, вдруг, со злостью звериной какой-то кричит: «Ты дура! Ты – гадская старая старуха!»

Я чуть не перепрыгнула через забор – бегом в ворота! Бабуля, отдаляясь уже, и увидев, как я лечу к Ленке, только и успевает бросить, обернувшись злым перекошенным лицом: «Толку с них не будет! Это ж надо, чтоб на пожилого человека так ругаться! Такими словами… Понаехали тут…»

И говорит это нарочито громко, чтобы все соседи по возможности услышали.

Я Ленку – за ухо, и – в дом, на разборки семейные. Плачет. Усадили. Позвали папу, давай разговоры разговаривать. Я ему, мужу, рассказываю. Он молчит, думает. Дети мужа побаиваются, он у нас – человек конкретный, сюси – пуси понапрасну не раздаривает. Надо похвалить – похвалит, а уж набедокурили – получат по полной все, включая и меня. Зовет меня в сторону посоветоваться, как быть. Выслушивает, вздыхает: «Господи, да как же этот детдом из них вытравить?! Откуда это в них, время от времени вот так и будет выползать наружу, что ли?»

Поругали, провели беседу, в углу постояла. Почему так на бабушку сказала, почему обзывается, откуда плохие слова, спрашиваем. Молчит. Плачет.

Так весь вечер и рыдала, всхлипывала сама про себя. Пошла я ее укладывать спать, решила еще раз поговорить, объяснить, подвести итог, так сказать.

- Мама, а ты эту бабушку любишь?

- М-м-м… Не очень, Ленка. Но все равно, дорогая, нельзя такие слова говорить вообще ни на кого, понимаешь?

- Понимаю.  Ты просто ругаешься, когда мы жалуемся или ябедничаем, поэтому я не могу сказать. А я даже конфеты брать у нее не хочу. Она, помнишь, когда мы маленькими были еще, нам говорила, что у нас есть другая мама, и что мы детдомовские и плохие? А ты тогда ходила, и ее ругала сильно. Я помню…

Было такое. Наши соседи все были в ступоре, когда увидели, как наша семья вдруг в один день увеличилась вдвое. Вопросов не задавали, а их было множество. Вот эта старая кляча и подкралась к детям с расспросами, кто такие, откуда. Ну, они все и выдали. Они же не знали, что слово "детдом"  такое странное для наших людей. Не такое опасное, как слово «тюрьма», например, но такое же противное и страшное.

Пришли домой с гостинцами – к бабушке в гости ходили, кушали там, собачку гладили, ну и слово в слово пересказали содержание задушевной беседы. На следующий день я проходящей мимо благотворительнице – соседке вместо «Добрый день» и прочитала лекцию на тему «Так больше не надо, имейте сердце! Вы ж взрослая, вроде…»

Даже не думала, что за два года такое помнится моими коротышками.

- Она мне сказала тихо: «Ну, что, Ленка, в детский дом не хочется? Вы не забывайте, что у вас другая мама есть, настоящая. А эта мама своих детей любит, а вас нет…» А я ей сказала, что ты мне говорила, что скоро всех детей заберут из детского дома. А она сказала: «Да кому они нужны»

И еще долго мне шептала, шептала свои обиды, и все плакала и плакала. А я никак не могла ее утешить, и не знала, как объяснить поступок взрослой, вменяемой и на вид интеллигентной, совсем еще не старой женщины.

Я просто повторяла, что это неправда, и что я их с Пашкой  и Светой люблю очень. А что еще сказать, когда про детский дом у нас уже забыто, и все знают, что мы – одно целое, семья.

Тайну усыновления мы в судебном решении за собой сохранили,  но ни за что не получиться совсем захлопнуть эту тему, это мы понимали. Тем более, в нашей семье, когда у нас постоянно собираются для детей из детского дома какие-то вещи, подарки. И мои дети, обнаружив, что стала мала куртка, платье или кроссовки, бегут к специально отведенной и стоящей в углу кабинета коробке, складывают бережно туда со словами: « Это для деток из детского дома. Совсем еще новенькая, можно, мама?» И бережно, аккуратно относятся к одежде и игрушкам, зная, что смогут потом еще с кем-то поделиться.

Мы решили, что так лучше всем. Тем более, что и по телевизору, слава Богу, стали часто наряду с рекламой прокладок и пива, говорить об этой проблеме: «Петю принес аист, Ира нашлась в капусте, а Вику мама в детском доме нашла!» И показывают одинаково счастливых детей.

Муж выслушал  мой доклад о диалоге Лены с бабулей молча. А утром, увидев, как соседка – огородница, идет на свои плантации, наскоро нацепил тапки и пошел со двора.

Останавливать бесполезно. Я только успела проскулить: «Прошу тебя, пожалуйста, поинтеллигентней, без ругани!»

Муж взял вилы, прислоненные к забору,  и направился в сторону ничего не подозревающей «добродетельницы».

Я испугалась, но решила не катализировать обстоятельства. Напряженно наблюдала сцену «расправы» в окно.

Муж долго разговаривал с соседкой, опершись на вилы. Что говорил он, что отвечала она, я не слышала. Только видела, как та потихоньку пятится и пятится назад, опасливо поглядывая на вилы. Еще два года назад я с ней проводила беседу о том, что нужно быть добрым и вежливым. Чего, вот, она не послушалась, блин?

Когда их задушевный разговор закончился, муж спокойным шагом вернулся к дому, соседка - мелкой рысью убежала с огорода, бросив там свой нехитрый инвентарь.

На мои расспросы о том, что он ей такое сказал, как объяснился, он ответил только, что провел урок вежливости с дамой. И все. Можно не приставать - не скажет.

- Ты просила поинтеллигентней?! Ты ж видела – именно так я и поступил.

- А вилы начёрта?

- Да, так, шел мимо, машинально прихватил.

Насколько эффективен его метод могу судить по тому, что сейчас, завидев только нашу подъезжающую ко двору машину, соседка тут же исчезает из радиуса видимости, а на свой огород ходит через другую улицу, с километр.

И не лень ей круги такие нарезать…

Правду говорят – дурная голова ногам покоя не дает.