отрывок из книги ''Один Счастливый Умирающий Мир''.

Женщина и мужчина.

Женщина, на коре дерева,
            растет в зелёном мохе,
греческая богиня появилась в её лице,
   спокойная и, возбуждённая в своих глазах,
                                  извилистая волнами растущая рекурсия;
Природное рождение её мягкой кожи наполняет  
                          завершённостью её натуральный образ.
Женщина, смыкающая свои губки и уверенно угасающая в глазах....открывает свою тончайшую инкарнацию души, вселившуюся из вне запретных поступков... проводит искалеченной рукой, такой полной слёз и ссадин, идеальный порез эмоциональной квалии на восприятии мужского разбитого военного нахождения. Нежна и не поймана воздухом, сдвинутая вместе и стеснительная ради игры, щекотливая змеиная мидия, хищная и маниакальная магма, испаряющая воду для всей жизни.
Женщина начала воевать с изобретением мужчин, спиливая кресты и догмы своих детей, веселится там, где ей нельзя быть собой, раскидывая гнев мужского мира по его любви.
Он теперь крепкий и
                                   упрямый убийца,
      ещё более опасный, чем прежде,
                                   лишённый всякого искусства и течения.
Застывший памятник становлению мира,        
                                    исследовательского насилия.

Мне кажется, мужчинам нужно умереть,
                   пытаясь раствориться в женщине.

Мужчина - сложный случай ответвления от природного, из за своей огромной любви к себе, вздутой логике, и ненависти к мягким чувствам других в отношении своих переживаний и комплексных болезней идентификации. Его тяга к самоудовлетворению переливается за края адекватного поведения, и разрастается в болезненную ментальную патологию. Тяга к обладанию женщиной, превышает все мысли, когда они заняты каким-то делом, не связанным с проникновением в неё полностью. Пускай она кричит, трясется от тебя и горит от стонов, течёт и плачет от разрыва своего кайфа. Желание осеменить собой жизнь у него сильнее всего... жизнь, и себя самого. В мужчине развит индивидуальный, собственный инцест, с которым он постоянно ведёт борьбу, и от этого сходит со здравого ума.
Когда мужчина слабый, или неудачник, и у него нет женского, он входит в безумие, страшное и одинокое. Он ходит, заряжённый и недовольный, собой и всем, становится сам своим каннибалом. Одевается и возвращается к разрушительному режиму, где он пуст и высушен, в разрастающихся язвах на своём теле. И нет смысла ему дышать, нет сил хотеть, нет уверенности быть. Это наркоман, без женского тепла. Без лона и его целительных натуральных функций спящего и успокаивающего тепла.

Девушка, что вы думаете о теперешнем моменте?
Такая плавная, стоит и извивается. Летающая болезнь в её улыбке, напряжённые щеки, концентрированный, независимый взгляд, сила и щекотка детских танцев.
Она согнулась и присела изгибной веткой, не переставая плыть, сказала:
"Мне облака так красочно разгоняют песочные маски!"
...и прыгнула в темноту. Такая яркая она там, интересная.
Ей удобно и легко, в тех местах, где мужчина не выживет больше своего терпения. Она скачет, развращаясь и перевоплощаясь в разные поведения, переливает категории возможного в приготовленные блюда для прислужливой жажды собственного наслаждения.
В, широких, глазастых пятнах захватила импульс космической кошки, случайно поймала его плотоядную сторону, всеядную диктаторскую прожорливость, и откусила птичке голову. Перья на её длинных ресницах, разводы летающей крови на её ушных мочках губ.
Теперь она дерево.
Теперь шаттл, подлетающий к Плутону.
Теперь она голая рабыня посреди мечети, с разбитой головой и изнасилованной плотью, с сочащейся щелью в чашу жертвоприношения Аллаху.
Теперь она поёт миллиардам подростков по всему миру, громко и ненасытно, прямо в их уши залетает её голос кошачьей весны и натурального возбуждения.

Как она завлекает всех стонать с ней вместе. Раздеваться и меняться частями тел, пока они не исчезнут в запотевших зеркальных клетках органической конденсации; в насыщенных парах слизистого оплодотворения. Она подпрыгивает и скачет, зубами оттягивая темноту на себя, одевая её розовые губы, в сонную улыбку гномов, внутри её молодых морщин.
Чешуйчатая обезьяна с жалом скорпиона и ногами клоуна жарится разрубленная в пустыне джунглей, недалеко от каменной, жертвенной пирамиды, играющей серым на сумеречных, спокойных листьях, символизируя абсурд.

Когда-то стреляли в вагину из автомата, в упор, разрывая её в свежее мясо. Молодая вагина и её дети уроды.

Что ты сейчас видишь? Что ты делаешь?  


Их жизни рассыпались как звёзды; песочные, сочные вихри стекла залетели в глаза спящим детям, растущим деревьям и разовым насекомым; в глотки девочкам, сидящим на улыбках, и в капли, не падающие на поля твоего тела, на холмы секретов твоего разговаривающего языка.
Всю свою историю я пропустил. Я был так отвлечён припадочной певцом женщиной, глотая медицину её болезни. Она танцевала всю ночь на гвоздях, дрыгая лицом, как бьются волосы водопада об гладкие камни. Периодически по ним пролетает труп одного и того же упавшего духом, глухого юноши. А она развивала себя в маниакальной дневной заре, посреди оставляя воды, забытые и испачканные одеяла, на цветных невесомых фигурах в небе.


Я всегда вижу твои напудренные улыбки, половинки красных глаз, отторжённые от времени глубины звуков, и ссорившиеся от своего начала взросления плавающие тела твоих воплощений. Походка робота, покачивание скелета, танец костлявых обрубков, линий в воздухе, и то, что у тебя в них получается. Медленная и захороненная копия любого человека, с бородатыми венами на бардовой шее. Закрепляя, прикасаясь к её спокойствию и бушующему гамма-излучению в моё видение её дыхания, разрывая соединение рта и живота, головного потока и накопления крови между её ног... глотаем интимные ласки притяжения.
Уносящая и удовлетворяющая ведьма на огне моего открытого, дышащего рта. То бежим, то дышим, то лежим и отдаём дыхания друг другу, и продолжаем бессознательно любить друг друга, отвлекаться и менять друг друга, что бы никогда не расставаться. Перевариваем всё, что можем отыскать в связи наших падающих звёздных детях.

Фантазия, и фантазия наших причин грустить и разговаривать с ударами по голове своей руки... и расходиться... и выть... и видеть горизонт, куда убегает наш голос, где он дерёт ноздри животных, и восточных, бешеных бегающих теней их танцевальной реакции на наш вопль...
И фантазии их грусти...видеть и чувствовать...фантазировать общую панику и наполняющую её улыбки в закрученной головной экстазной маточной свободе.
Фантазии и их последствия.
Башня...

Нет никакой радости. Все тексты о её противоположности, и в одинаковом одиночестве выстраиваются плиткой радуги.
Качающаяся башня, в которую словлен резкий, мечущийся страх, качается и нарастает;
Ударяется об переменчивые ветра, ёмкость, в которой нет физического выхода, в которой ты находишься всегда.
В ней происходит всё самое главное, к чему тебя нет, и что тебя не отпускает; там есть всё, что у тебя есть и чего бы ты желал.
Но, несмотря на все спасения и разнообразия, которые тебе приносит заточение, тебе иногда начинает это надоедать. Близнецы эмоций и событий, которые выросли в твоём воображаемом психическом диагнозе, вылезли на нетерпение, и тогда ты срываешься, и бежишь по ступенькам вниз, надеясь, что на этот раз ты добежишь до радостных дверей без замка. Выскочишь в прелестное место. Падаешь и плачешь.
Всасываешь все силы молодых мышц и бежишь вдвойне, теперь уже наверх, но продолжаешь видеть одно и то же, узость собственного мира и непробиваемые каменные стены.
Глаза бегают и бьются, взглядывая в ножи. С твоих ног стекают и оставляют лужи позади, слёзы из раздражённых глаз, и кровь из глазных орбит, развивающих потрескавшимися веками катаракту психа.
Ты останавливаешь опасность, вспоминая про инстинкты, и снова переносишься в ресторан, где тебя кормят омаром.
Теперь ты не в башне, но опять на крючке. За тобой наблюдают и медленно подводят к новому, от которого ты ещё более убедишься, что другого мира не существует; что невидимый мир - нереален, и глуп; и ты в него никогда не попадёшь, потому что это невозможно. Но снова вернешься в одиночество и сожаление, и всё начнётся снова.


Унылый, дерганый псих умирающего организма. Вычисленный и предсказанный ходячий интеллект, покачивается по шкале собственного манипулирования. Создаёт и создаётся в своем мёртвом альтер эго.
Пара параной в моей привычке прожигать дни своей нерешительной, утерянной жизни. Волны насекомых из высохших джунглей летят по сторонам, ударяясь об вытянутые руки; толкают своих детей, спешат к цветам под пурпурным Солнцем.
Оказывается, что проникающие вещи вылетают из других дыр. Всё, что отдавалось в разочарованные последствия, хотело получить и выплеснуть наслаждаемое.
Никто не выживет в своём спасении; как бы он не кричал.
Когда тьма тебя засасывает, ты боишься и находишь мёртвое. Сходишь со своих щёк во впадину своего рта, и там, дрожа, кричишь, пока не прогонишь весь воздух и контроль из своего страха; и тогда ты пойман в ловушку, где время тянет себя ленивее всего, необратимое внимание потерялось и устремилось в неизвестное место, где играет колыбельная песня растущих звонов. Там тьма одиночества тебя поедает, она неуправляема и безопасно убийственна; и никто от неё не убежал, не умерев.
Я вижу яркий свет... меняется на тусклый...я еду на велосипеде, встретиться с ней...я подъезжаю под серое дерево...путь позади обрывается на кадры и проблески форм...раздражается на бессмысленность... с монолитным трудом я останавливаю колёса возле лавочки...слезаю, замечая свою полнейшую неадекватность и её поблекший взгляд...я думаю, что это наркотики...так сильно разрезавшие моё восприятие...но я не уверен..........я вытянул руки, продолжая смотреть в её расстроенные глаза, надеясь на помощь...я вижу её сострадание и небезразличность....я шагаю к ней....ничего не имеет значения...меня раскидывает на части...и только она в состоянии меня собрать....только она мне сейчас нужна!!.......мои ноги подкашиваются...всё размазалось в хаотизме красок...я падаю, теряясь в нужных и единственных объятьях....и умираю.

kubiksahara.com