Одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год, я встречал в госпитальной палате на пятнадцать человек, в которой прожил три месяца.
В памяти впечатление, даже более тягостное, чем от пропитанного болью и вонью, соседнего с нашим, ожогового отделения.
Прощание с матросиком без кистей обеих рук. Одетый в отглаженную парадную форму, левой культей он прижимал к груди документы о выписке. А правую протягивал, с какой-то растерянной улыбкой, провожающим для рукопожатия.
И, конечно же, нескончаемые анекдоты. У меня сейчас возникла мысль. Если стать профессиональным писателем – это, какой же толщины книгу можно написать, рассматривая свою и жизни окружающих под этим углом. И сразу возникает вопрос о целесообразности. Это понятие, как и устремленность часто встречается в Агни-Йоге.
Со мной в палате второй срок пребывал Ванечка, рижанин с Москачки. В день, когда с его ноги сняли, наконец, гипс, он так на радостях напился, что, прокатившись кубарем два лестничных пролета, сломал ногу опять в том же месте, где она только-только срослась.
Неделю пролежал в госпитале казах из горного селения. Почти не говорил по-русски, кроме твердо усвоенного: «Опэрацы нэт. Дэмбыль». Его провезли через весь Союз в Латвию, но в части, где он должен был служить, да и во всей Советской армии, не нашлось для него пары сапог. В основании большого пальца его левой ноги, косточка была, чуть ли не с кулак величиной.
Спасибо врачам, они сделали для меня все, что в их силах. Восстановить головку лучевой кости им не удалось и они выскребли то, что от нее осталось. Еще года три у меня через кожу выходили мелкие осколочки.
Но при сегодняшнем осознании, самая громадная благодарность девчонке, моей ровеснице, дочери военного летчика. Она готовилась к очередной операции, по удалению штырей. За год до этого она поскользнулась, упала и ее рука попала под колесо движущегося троллейбуса. Военные хирурги совершили чудо, они восстановили из фрагментов кости руку, но еще большее чудо сотворила она сама. Когда я ее видел сидящей, она вязала, если в движении, всегда с теннисным мячиком в руке. Почти все время она проводила в зале, где стояли аппараты для разрабатывания конечностей. Тогда я не очень обращал на нее внимание, но думаю в том, что моя правая работает в полном объеме и ее заслуга.
После госпиталя, я с прощальным визитом побывал в своей родной роте. Мне надо было оформить документы и попрощаться с армией.
Это сейчас я понимаю и осознаю, почему я тогда ощущал, даже с покалеченной рукой, легкость в теле, мозгах и душе.
Вольным гостем я посещал один из механизмов Системы, в котором меня удерживали силой, внушаемым чувством долга и страхом перед наказанием за неисполнение его. Это образование приучало к мысли, что лишить жизни другого – это норма и присвоило себе право в своих интересах, в любой момент, совершенно не интересуясь, что я думаю по этому поводу, послать меня самого на убой.
В это время я, еще не совсем став гражданским, уже не был военным. Мне не грозило никакое наказание! Система была бессильна!
О цене тогда как-то не думалось. При выписке, лечащие меня врачи, предсказали мне инвалидность на всю оставшуюся жизнь.
В гражданском платье, с правой рукой в кармане и непокрытой головой предстал перед Макаровым и остальным начальством. Левую ладонь приложил к правому виску и отрапортовал: «Так что позвольте доложить, гражданин капитан. Прибыл для убытия». Меня опьяняла свобода и я валял дурака, наблюдая серьезные, при исполнении лица офицеров. А тут еще выяснилось, что за время моего отсутствия меня повысили в должности и звании. Я стал старшим радиотелеграфистом и ефрейтором, мой оклад увеличился на один рубль. Чувство было, будто я выкурил косяк первоклассного узбекского плана. Меня все время разбирал смех.
Я получил расчет и отпускные. Мне шлепнули печати в мои многочисленные бумаги. На сегодняшний поезд я опаздывал и меня оставили ночевать в роте.
После отъезда офицеров по квартирам, ребята нацепили мне на плечи пиджака лычки. Проводы решили устроить в кафе, где бывали раньше. Собралось шесть человек, имеющих «гражданку» и желающие прогуляться со мной в самоволку до города.
Катенька, официантка, зная, что мы служивые, подавала нам обычно кофе или чай и переливала в графин то, что мы приносили с собой. На этот раз мы заказывали все, как настоящие клиенты.
После возлияния, танцев и прочей программы, мы с Чапой не нашли лучшего для пения места, чем мужской туалет. Наш дуэт был прерван старшиной милиции, который стал многословно, с привлечением наших родственников, грозить упечь нас на пятнадцать суток за нарушение общественного порядка. После моего со смехом заявления, что не успел я привыкнуть к туфлям и отвыкнуть от портянок и кирзачей, а меня уже душит власть гражданская, он замолчал и удалился.
На выходе нас встречал, похоже с его подачи, военный патруль. Мне опасаться было нечего и я сумел отвлечь внимание на себя. Старлей, занятый проверкой моих документов, не заметил, как ребята, прошмыгнули мимо.
Продолжая дурачиться и, получая от этого громадное удовольствие, не отказался прогуляться под конвоем до комендатуры. Пока дежурный по городу изучал мои бумаги, патруль, закончив службу, двинулся в свою часть. Капитан отказался меня отпустить, не выяснив, за что же меня все-таки задержали. Мне оставалось, расположившись поудобнее, развлекать его анекдотами. Только через час позвонил старший патруля и сообщил, что ко мне никаких претензий нет. С пожеланиями удачи в гражданской жизни, капитан вручил мне мои бумаги. Был я очень удивлен, увидев в предбаннике Кольку. Он, оказывается все это время, вешал лапшу на уши нижестоящим комендантским чинам, вперемешку с анекдотами, о том, что он моряк дальнего плавания. О морях и океанах и что после длительного рейса встретил друга, не успел с ним как следует пообщаться, а того почему-то задержал патруль. В обнимку покинули комендатуру. Нам еще предстоял путь через спящий город и еще семь километров в легких туфлях по раскисшему снегу и лужам до казармы.
Добрались мы до коек лишь под утро. Я так и не успел заснуть. Старшина Горшихин поднял меня, посадил в кузов грузовика и отвез на станцию. Догадался, что он, чуть ли не во всех подробностях информирован о происшедшем. Стоял он на перроне пока поезд, увозящий меня, набирал ход.

«Тебе не кажется, что мы похожи на двух муравьев, которые отказываются выполнять работу, какие-то функции, определенные для них муравейником?» - вопрос Леонида. «А ты посмотри, как муравьи гармонично вписываются в созданное Творцом» – говорю я: «И сравни с тем, что происходит в сообществе человеческом и вокруг него». «Но ведь и муравьи могут принести вред. Отгрызть, например, яйца, упавшему в муравейник, пьяному мужику» - шутит он.
Ответ приходит только на следующий день, когда я возвращаюсь с Басей через лес со службы. Я тут же набираю его номер: «Слушай, Леня, в таком случае муравьи совершают акт милосердия. Они удаляют то, что тому мужику давно не нужно и только мешает жить, вернее существовать».

После армии надо было как-то определяться. Мне присвоили на год вторую группу инвалидности и небольшую пенсию. Я очень быстро научился все делать довольно лихо одной левой рукой. Но как только я смог разработать правую, это умение куда-то незаметно исчезло.
У моего отца была мечта. Дослужившись до своего потолка – звания подполковника, очень хотел видеть своих сыновей офицерами, обязательно с высшим образованием. На худой конец, пусть не военными, но окончившими хоть какой-нибудь ВУЗ.
Это сейчас я понимаю, что мы с братом просто обязаны были разрушить эту идеализацию. А тогда я удивлялся, почему у меня так складываются отношения с системой образования. Из девятого класса средней школы был отчислен за непосещаемость и неуспеваемость. Две попытки получить аттестат в школе вечерней тоже закончились примерно так же. Уже после армии, поддавшись уговорам отца, я поступил в Рижский механико-технологический техникум пищевой промышленности. Он даже нанял мне репетитора по математике. Тот со мной пробежался по курсу средней школы, удивляясь, зачем отец тратит деньги. Знаний для экзаменов при поступлении вполне хватает. Это благодаря Грише Шендеру. В памяти не осталось его отчества, а за глаза его называли только так. Один из немногих учителей, сумевший не привить мне неприязни к своему предмету преподавания. Странно, что этот человек, к которому дети прямо тянулись, спился и закончил жизнь в петле. Хотя сейчас думаю, человек и в Систему не смог вписаться, и к Богу не пришел.
Упокой, Господи, душу грешную.
И с техникумом отношения складывались не по правилам. В конце первого курса был изгнан за бунтарство. Правда, сумев кое-что досдать, перешел на третий вечернего и, не особо напрягаясь, закончил техникум и получил диплом.
Надо было видеть отца, с каким трепетом он держал в руках, переплетенную, в обложке с золотым тиснением, мою дипломную работу, а затем и сам диплом. Свидетельство, пусть образования не высшего, но хотя бы среднетехнического.
Прости меня, папа, что причинил тебе столько боли.
Сейчас приходит понимание, что цель всех школ, от начальной до высшей, штамповать, шлифовать и нарезать резьбу на винтики, предназначенные для разнообразных механизмов Системы. Единственное исключение из трехмерности, о котором знаю я – школа Щетининская, где учат учиться жить в согласии с собой, Миром и Божественными законами. Наверное, неосознанная тоска, глубинные, непрочувствованные, знания, что такая школа обязательно должна быть, не может не быть, заставляли меня восставать и не дали мне превратиться в тот самый винтик.
К моему глубочайшему, прости меня, Господи, сожалению даже внуки мои не имеют возможность попасть в эту школу. Страстно желаю, мечтаю, чтобы уже правнуки обучались у учеников академика Михаила Петровича Щетинина.
В одном из наших с Леней разговоров, у него проскользнуло сожаление о недостаточности моего образования. А у меня в памяти прошлогодняя беседа с одним человеком. И хотя, работает он снабженцем в магазине, очень гордится законченным высшим. Первое мое стихотворение он воспринял с удивлением и восторгом, второе только с удивлением, а в середине третьего, перебив меня, строго спросил: «А какое у тебя образование?». Узнав, что техникумовское, заявил: «Ты не можешь писать стихи, ты не кончал литературный институт».
Еще один знакомый. Преподавал на кафедре, а еще классно играл в волейбол. Сейчас, спиваясь, бродит по Каугури рыхлая, с кличкой «Доцент», обрюзгшая тень того востребованного когда-то человека.
Смею думать, не сумели бы меня доучить до такой степени, поступи я в какой-либо ВУЗ, но описанное довольно симптоматично.
А я, на сегодняшний день, с благодарностью довольствуюсь тем, что есть.

После поступления, учиться пришлось с ребятами лет на пять-шесть моложе, и техникумовское начальство попыталось, как на старшего, опереться на меня и по комсомольской линии, и по административной. Но опора из меня получилась хлипкая. Жизнь-анекдот продолжалась и в этом учебном заведении. Не буду вспоминать много. На памяти один эпизод и то только потому, что это об управлении, о тех веревочках, за которые совсем недавно дергали и меня.
В отличие от средней школы, в техникуме курение хоть и не поощрялось, но место на лестнице черного хода, для этого было обозначено.
Один раз мне в руки попал молотый перец, который видом очень походил на план. Мальчишкам я уже рассказывал, как в армии моим сослуживцам узбекам прямо в посылках присылали это зелье. Описывал и мои опыты с ним и свои ощущения. И пришла мне идея набить тем перчиком пополам с табаком папиросы. Вначале опробовал сам в укромном месте, чтобы никто не видел. После первой же затяжки глаза вылезли из орбит, дыхание перехватило. Состояние можно описать, как столбнячное. Вторую я делать уже не рискнул.
И вот мы компанией в шесть человек стоим на лестничной площадке черного хода и я щедро, с байкой о том, что мне пришла посылка из Узбекистана, раздаю папиросы. Даю прикурить и опять у меня лезут глаза на лоб, но на этот раз уже от удивления. Хоть бы кто из них поперхнулся или поморщился. Выкурили с присвистом и бравым видом по папиросе. Я  даже потом в одиночку повторил опыт в сомнении, может я, что-то напутал. Нет, результат тот же.
Но самое интересное, эффект наркотического опьянения был налицо.
Сегодняшнее осознание. Я, дурачась, не ставя такой цели, даже не догадываясь об этом, прикоснулся к системному манипулированию людьми, то есть к власти. Создал общественное мнение, стереотип поведения, а потом воспользовался этим. Слава Богу, что цель была лишь насладиться шуткой и не шла дальше этого.

                             Меня власть не интересует.
                             Мои мысли и чувства другое прессуют.
                             Время – Любовь, подменили понятия.
                             Своя жизнь – достойное Человека занятие.

Моя единственная работа маслом – автопортрет, написанный, когда Аннушке было около трех. Жили мы тогда все в той же квартире ветхого деревянного домика на территории пансионата «Майори», рядом с клубом.
В одной из комнат клуба, загроможденной стендами и транспарантами, некоторое время проживали двое. Янка, оставивший в Тукумсе жену с ребенком и много лет, проживший в Москве, в богемных кругах с подругой из этих самых кругов и Женька, бывший капитан, вылетевший из армии за аморалку. Отставной авиационный генерал, в то время директорствующий в пансионате, пригласил их в качестве художников окультуривать стены. Оплата мизерная и они мотались по Юрмале в поисках халтурок. Каким-то образом им удалось получить заказ церкви на написание большой, примерно метр на полтора, иконы Николая Чудотворца. Писалась она в течение двух недель в перерывах между пьянками. Не знаю пока, может ли, писанная таким макаром картина, несмотря на одобрение и освящение патриархом, быть терафимом, проводником между миром физическим и непроявленным. Тогда мне и в голову не могло прийти, взглянуть на это под таким углом зрения. Просто этот процесс, наблюдаемый мной, вызвал желание самому взяться за кисти.
Сейчас, перечитывая уже написанное, чувствую в мазках своих записок, спасибо Ленечке, и наивную грубоватость примитивистов, и живопись древней Руси, где в одну картину втиснут большой промежуток времени, и импрессионистов, пишущих чувствами, и выход за трехмерность.
Не могу отбросить палитру и кисти. Я подхожу и отхожу от своего мольберта, я гляжу на холст в разное время суток и под разными углами, прикасаюсь к нему при смене настроения и меняющемся освещении. Во мне и запах скипидара, и время длинною в жизнь, радость созидания, перепачканные в краске руки, одежда и поиск в любви болевых точек, смысла жизни и истины. В процессе творчества преображается не только холстина на подрамнике, изменяюсь я сам.
Во мне громадная благодарность Отцу за эту радость сотворения.

                             Догадался спасибо сказать за эти строчки.
                             Воспринимал их, как мысли своей заморочки.
                             Дан мне дар – в болоте разума
                             Образного мышления гати и кочки.

                             Отец, прости мне мое непонимание.
                             Мне очень дорого Твое внимание.
                             А приходит все вовремя, все получаю в срок,
                             Здоровье, деньги и написание этих строк.

Сон. Я присутствую, на каких-то птичьих правах, на пресс-конференции Сергея Николаевича Лазарева. Зал небольшой, народу не так много, но у меня чувство, что мне к нему не пробиться. Что-то вязкое, как кисель, тормозящее все движения, не дает сдвинуться с места, хотя даже во сне ощущаю страстное желание пообщаться с этим Человеком. Конференция подходит к концу. Заключительный, заданный кем-то вопрос: «А, Вы, можете читать чужие мысли?» «Вы не представляете, насколько это скучное занятие. Я стараюсь, если мне приходиться этим заниматься, тратить как можно меньше времени на это» – отвечает Сергей Николаевич: «Ведь в ваших мыслях так много серости и корысти. В общем, получается кратко, а краткость, как известно сестра таланта. Может я, в самом деле талантлив?» Я вскакиваю со своего места, разрывая вязкую массу, и ору: «Как Вы можете так говорить? Неужели Вы не понимаете, насколько Вы талантливы?». С этим криком просыпаюсь.
Наяву видел Лазарева лишь раз, когда он приезжал в Латвию, еще при Союзе. К тому времени я читал и перечитывал две его книги, с громадным трудом продираясь сквозь них, но желание увидеть и услышать его было настолько сильно, что я выбрался в Ригу, на эту встречу, прихватив с собой Люду. Помню конференц-зал в доме науки, но не помню ни одного слова из его лекции. Видимо тогда я еще не мог переварить ту информацию. Людмила принципиально в зал так и не вошла, просидела с книжкой в руках в фойе. В памяти человек в строгом костюме, как мне показалось сухой и педантичный. Сидел я в последних рядах и лица его разглядеть не смог. Белое пятно, как и во сне, где все было как-то смазано и плыло, но последние слова в обоих случаях я запомнил.
В реальности в конце лекции несколько женщин стали кричать из зала, чтобы он продиагностировал их ситуацию. Он ответил четырем из них, коротко сказав, что было, есть и, что надо делать. Хорошо помню слова о гордыне и необходимости работы над собой.

Работа будет идти по цели Создателя для предотвращения возможной глобальной катастрофы с целью бесконечного созидательного и гармоничного развития микро- и макросистем. Работа идет одновременно с моим полным восстановлением на клеточном уровне по канонам Создателя.
Цель работы - …………….
Несколько режущая слух, фраза-код для входа в работу по методам Григория Петровича Грабового. В этом учении тоже говорится об управлении, но не о власти, а о созидании и спасении.
Уже месяца три барахтаюсь на поверхности информации этого учения, как это было с первыми книгами Лазарева, но потихоньку начинаю въезжать.
Мои Ангелы-Хранители плавно подвели меня к очередной ступеньке. Правда, пока успехов не заметно, во мне образного мышления еще только «гати и кочки». Но дерзать в этом направлении не перестаю и прекращать не собираюсь. Громадное спасибо супругам Тихоплавам и Светлане Малой за их книги.
Восхищаюсь Светланой. Ведь могла молодая женщина, как это делает подавляющее большинство, покориться и идти по жизни с сыном-инвалидом на шее и протянутой рукой, хотя и есть у меня повод на нее обидеться.
Выслал ей, как редактору свою рукопись с письмом и не получил ни ответа, ни привета. Но представляю загруженность после выхода ее книжек и прощаю.
Светочка, я люблю и благодарю тебя.
Начал перебирать цели, обозначенные в книжке Светланы «Мой опыт работы по методам Г. П. Грабового» и появилось странное ощущение неудовлетворенности. Нет у меня сейчас ни денег, ни постоянной крыши над головой, отношения жены и детей пока ко мне оставляют желать лучшего, а не очень этим озабочен. На вопрос, могу ли я изменить что-то в работе с кодом, маятник ответил, что только само слово работа.
А, чего там размениваться и мелочиться, цели у меня уже давно обозначены и не противоречат учению.
Отец, прими сына блудного и непутевого со всеми потрохами. Пока еще временами сквернословящего и выпивающего, курящего и потребляющего мясо, но уже научающегося отличать главное от малого, зерна от плевел, суть от суда и не отказывающегося учиться любить.
И получается у меня из того кода молитва-утверждение:
Жизнь моя идет и будет идти по цели Создателя для предотвращения возможной глобальной катастрофы с целью бесконечного созидательного и гармоничного развития микро- и макросистем.
Жизнь идет одновременно с моим полным восстановлением на клеточном уровне по канонам Создателя.
Спасибо Тебе, Отец мой. Благодарю Тебя, Григорий Петрович.
Да будет так!!! Аминь!!!

С переходом на вечернее отделение техникума, мне надо было думать о работе по специальности. Годовой срок инвалидности закончился, а так как функции руки я восстановил почти полностью, мысли продлевать инвалидность не было. Попробовал себя на ремонте холодильных установок в рыболовецком колхозе «Падомью Латвия», но и ездить было далековато, и в коллектив не вписался. Стал работать на пивоваренном заводе «Ильгуциемс», в только что отстроенном громадном компрессорном цехе, дежурным машинистом.
В первую смену, еще дублером, наблюдал преинтереснейшую картинку.
В старом цеху, почти заброшенном, еще работал холодильный компрессор, сработанный в начале века, с чугунным маховиком, метра в три диаметром и ременной тягой. Дима Ситников, который сосватал мне эту работу, рассказывал, что иногда этот ремень соскакивает. А так как компрессор работает почти круглые сутки, надо время от времени его контролировать.
Захожу ночью в старый цех и вижу в углу, сидящих вокруг ведра пива, прямо на полу четырех мужиков. На меня они не обращают никакого внимания и, судя по тому, что их покачивает даже в сидячем положении, ведро это не первое. Один из них зачерпнул кружкой из ведра, начал пить, но поперхнулся и поставил кружку на пол. Отполз в сторону, блеванул, утерся рукавом, таким же макаром вернулся на свое место и опять взялся за кружку.
Сейчас понимаю, насколько велика власть Халявы, а тогда на заводе я первый раз в своей жизни распробовал этот прекрасный напиток и выпил пиво в радость и удовольствие.
В наши обязанности входила проверка радиаторов охлаждения и температуры в помещениях, поэтому ключ от подвалов в компрессорной висел, а у Димки был еще и самодельный ключик от танков.
На улице стояла почти тридцатиградусная жара, а в подвалах, где в кублах бродило и дозревало в танках пиво, благодаря работе наших компрессоров, около четырех. Привел меня Дима в подвал, пробежались мы по нашим обязанностям и стал он священнодействовать. По биркам с датой нашел танки с созревшим пивом и набрал в мерную двухлитровую кружку в равных частях три сорта: «Дижалус», «Ильгуциемс» и «Сенчу». В ведре с кипятком чуть-чуть погрел кружку. Разлил по кружкам пивным и достал из кармана бумажный сверток с таранью. Пиво не фильтрованное, да еще в таком сочетании я пробовал впервые. К вкусу этого великолепного напитка добавлялся вкус соли от вяленой рыбки. Ощущение липкого уличного пота и подвального озноба куда-то улетучились. Время никуда не спешило. Чувство настоящего блаженства!
Димочка, спасибо тебе. Я научился благодаря тебе любить Пиво. С той кружки, для меня – это древний Божественный напиток, который украшает каждое и без того праздничное лето. Правда, прочувствование и осознание благодарности пришло через много лет. Ну, что же лучше поздно, чем никогда. Еще раз, громадное спасибо.
Задумался, а почему я так четко зафиксировал год проблемы со своей рукой? Для меня соединить точную дату с событием в прожитой жизни, процесс достаточно сложный. По Луизе Хей локти связаны со сменой направления. Возможно, я и ошибаюсь, связывая такие пустяки с какими-то переменами, ведь по настоящему переоценка ценностей во мне стала происходить гораздо позже. Но, как сказано в Библии, нет большого и малого, а Свыше виднее кому, когда и что суждено поломать.

С серьезным видом, Леня рассказывал о возможном проведении остатка своей жизни вместе с супругой в престижном доме для престарелых. Когда Леня заговорил про богадельню в третий раз, меня прорвало: «Ленечка, да посмотри ты на себя. Здоровый, в расцвете лет и сил, умный, талантливый человек, а вбиваешь в свое подсознание дурь. Ты программируешь себя на то, что тебя беспомощного будут кормить с ложечки кашкой и подтирать губы салфеточкой. С мечтами, как и с пожеланиями надо быть поаккуратнее. Они могут исполниться даже быстрее, чем рассчитываешь».

Володя Кузенко и Райт Эглитис, мои ровесники. Два человека, без которых осмысление, осознание и прочувствование того времени будет для меня не полным.
Первый ушел, не прожив и пол века, упокой, Господи, душу его грешную, спившись до крайности. Познакомился с ним в тринадцать лет, когда побил пацана с соседнего двора, задирающего моего брата. Вовка был им приглашен в качестве карателя. Долго, пока не устали, махали мы кулаками, стараясь попасть друг другу по лицу. Разошлись, матюгаясь, с угрозами, так и не поняв, кто кого победил. Позже, несмотря на то, что был он гораздо «правильнее» меня, возникло у нас взаимное притяжение.
Все три брата, а он был младшим, были похожи на отца. Что-то калмыцкое проглядывалось в них. Смуглые, скуластые с карими раскосыми глазами и черными жесткими волосами. Как и мы с Витькой, дети отставного подполковника без образования, с той же идеализацией. В отличие от нас с братом, Кузенки четко выполняли установку отца. Шурик, старший, в раннем детстве повредивший позвоночник и потому горбатый, имел высшее техническое и экономическое. Средний, Борис, мастер спорта по гимнастике, окончил институт физкультуры и политехнический. Сейчас я иногда встречаю его в Каугури, где он нашел себе подругу. Работает в фирме сына, не знаю точно, сторожем или подсобником. Шурик ушел, спившись, еще раньше Володи.
Господи, упокой и его душу.
Была в Вовке какая-то упертость. Болезненно интересуясь сексом и алкоголем, дал зарок до восемнадцати лет не пить и не терять невинности. Обещание свое в общих чертах выполнил.
Учась в восьмом классе, я познакомился с молодой женщиной, подрабатывающей у мамы в медпункте уборщицей. Она увлеченно училась одновременно на инязе ЛГУ и вокалу в консерватории. Узнав, что у меня нелады с немецким, предложила свою помощь. Я несколько занятий проходил, больше интересуясь ее персоной, чем языком. На один из таких уроков попал Володя. Сумела она его так заразить своей увлеченностью, что он в середине учебного года, усиленно занимаясь, перешел из группы английской в немецкую.
Для меня это было непостижимо, а он и аттестат получил, сдав экзамен по немецкому языку. Потом было поступление на факультет иностранных языков ЛГУ. Позже что-то не заладилось у него с университетским начальством и вынужден он был перевестись на вечернее отделение. Лишившись брони, тут же загремел в армию. Прослужив около полугода, подал документы и сдал экзамены в престижный ВУЗ, военный институт иностранных языков.
После моей службы видеться стали только во время его каникул. Кроме учебы, он еще наверстывал время, упущенное во время своего зарока. Занимался он этим за компанию с однокурсниками, как он их называл, маршалятами, для которых были уготованы тепленькие местечки при любом раскладе. Сыну простого подполковника те шалости не простили и по окончании института припомнили.
Один из его каникулярных приездов совпал с нашей с Людмилой свадьбой. Вернее свадьба была в ЗАГСе назначена на время уже после его отпуска. Но Люда подсуетилась, угождая мне и торопя это событие для себя, сумела сделать, что Вовка был и свидетелем, и погулял на том торжестве.
В следующий его приезд, мы праздновали годовщину. Стол накрыли во дворе, украшением его был пятидесятилитровый бочонок с тем великолепным коктейлем из трех сортов пива, заказанный мной на родном заводе, рядом костер с шашлыком. Накрапывал мелкий дождик и пришлось над местом празднования натянуть тент.
Не поверил Володя в силу напитка и еще до того как сесть за стол, с жадностью высосал, принесенную с собой, «маленькую» водки. Кончилось тем, что мне пришлось вытаскивать его из костра, куда он угодил головой, уже не чувствительной к боли от ожогов.
Получил он офицерские погоны, со знанием польского и немецкого языков, уже женатым, с направлением в танковую часть под Калининград на должность адъютанта. Жена, родившаяся в этой области и зацепившаяся замужеством в Риге, никак не хотела возвращаться на родину. Для Володи началась веселенькая жизнь. За алкоголь взялся уже посерьезнее. Рапорта его с просьбами о назначении по специальности оставались без ответа и тогда он через головы своего начальства написал письмо министру обороны с требованием использовать его мозги по назначению или уволить из армии. На удивление быстро и без особых последствий его перевели в Берлин. Но не успел он, как следует обосноваться с семьей по новому месту службы, у него к тому времени уже родился сын, с армией пришлось прощаться.
Один из его новых сослуживцев соблазнил его нелегальной вылазкой в западный Берлин. Погуляли, как он рассказывал хорошо, а через некоторое время он был вызван в особый отдел, где от него потребовали отчет о той прогулке. Сначала он отказывался, потом признался, что был один и тогда ему показали донос того самого сослуживца. В общем, вылетел Вовка из армии с треском, по несоответствию, за недостойное советского офицера поведение.
Дальше пошло по наклонной. Запил по черному, ни на одной работе не задерживался. С женой развелся. Она разменяла жилплощадь и стал он жить в комнате какой-то коммуналки, где и закончил свой путь.
Последний раз я его видел, когда мы с Людой суетились в своем бистро на оптовой базе. К тому времени дела у нас шли уже не ахти как. Появившийся Володя, вид имел жалкий, а тут еще, отозвав меня в сторону, стал показывать язвы на ногах. Объяснил, что две недели назад его покусала собака и теперь требуются деньги на лечение. Говорю ему: «Вовка, ведь пропьешь». Уверил меня, что с тех пор, как на него накинулась собака, не пил и вообще решил завязывать. Под неодобрительным взглядом Люды, выгреб из кассы, сколько было, а было на тот момент около четырех лат и вручил ему.
Это пол года спустя, Вадик Бондаренко, с которым барабанили еще в пионерском лагере, рассказал о Вовкином уходе и о том, что тем утром он стоял за углом и ждал, пока Володя парил мне мозги. Деньги они тут же на базе и пропили.
Думаю, а смог бы я тебе помочь вылезти из того болота?
Сейчас осознаю, что ни образование, ни воспитание, ни помощь со стороны без воли, самого человека ничто.
Прости меня, Володя, если чем-то тебя по жизни обидел. Благодарю тебя за урок, ценою в жизнь. А тогда во мне любви не хватало даже на выбор собственный.

Бродит по райскому, всему в садах, месту на берегу реки Лиелупе, в Дзинтари Сомнамбула, неопределенного возраста. Соседи говорят, что в школе она прилично училась и была очень красива. Сейчас той красоты нет и в помине. Оплывшее лицо, часто с синяками, припухлости под мутными глазами, свалявшиеся волосы. Трезвой я ее не видел ни разу. Когда она спит в кустах, ее белая собачонка пристраивается у нее в ногах. Встречаясь и здороваясь с ней, достаю сигареты, сразу после приветствия она обычно просит закурить. Прекрасная возможность почувствовать окружающим в своей гордыне, свою хорошесть, а планка-то низковата.

Eglītis Rait Oskara dēls.
Райт Оскарович – латыш не типичный. В шутку иногда называл его Елочкин или Оскарыч. Кроме всяческих других достоинств, замечал за ним полное отсутствие национальной озабоченности. Подчеркивал, что его зовут Райт, а не Райтис, как записано в латышском календаре.
Празднование именин по этому календарю вообще штука интересная. У меня возникает подозрение, что эти святки придумали не латыши, а какой-то бедный, но хитрый еврей. Прекрасная возможность позавтракать, пообедать или поужинать, сорвав цветочек в саду одного соседа и поздравив с ним другого. На каждый день года приходится несколько имен, не связанных ни со святыми, ни с какими-либо событиями. Носящие эти имена, вынуждены принимать и угощать всех, кто надумает их поздравить. С обязательностью и дисциплинированностью латышей, процедура действует безотказно. Процесс наблюдал на примере Синтии. Она к этому дню заблаговременно, озабоченно, готовила закуску и выпивку. Не знаю как у нее дома, а в столовую в этот день заваливала куча халявщиков. С наклеенной улыбкой и цветочком поздравляли. В ответ получали угощение и такую же улыбочку. К концу дня Синтия была, осоловевши пьяненькой и энергетически высосанной.
Райт, обладая абсолютным слухом, чувствовал лажу не только в музыке.

Любимый анекдот Райта. По прерии из районного городка возвращается с покупками на свое ранчо ковбой. Вдруг, видит под кактусом лежит обнаженная женщина и загорает. Возникает в нем страстное желание, но, как истинный англосакс и джентльмен не может первый обратиться к даме, пока его ей кто-то не представил. Проехал мимо, остановился, развернулся, достал новый стетсон, напялил и подумал: «Буду сейчас проезжать мимо, она спросит: «Ковбой, откуда у тебя такая красивая шляпа?» А я ей скажу: «Давай перепихнемся». Проезжает, а она на него никакого внимания. Отъехал, остановился, достал из переметной сумы два новеньких, только купленных, «Смит & Вессон», повесил на бедра и думает: «Она спросит: «Ковбой, где ты взял такие великолепные револьверы?» А я ей: «Давай перепихнемся» и опять она ноль внимания. Тогда, в очередной раз, проехав и остановившись, достает из сумы зеленую краску, приобретенную для окраски забора, красит ею лошадь и думает: «Сейчас буду проезжать, а она спросит: «Ковбой, где ты нашел такую лошадь?» А я ей: «Давай перепихнемся». Проезжает мимо, а она ему и говорит: «Эй, ковбой, что ты здесь вертишься? Слезай с лошади, иди ко мне, перепихнемся».
«Дура!!! Ты посмотри, какая у меня зеленая лошадь!».

Интересное осознание. Анекдот, как и стихотворение – сжатая во времени и пространстве информация. При поверхностном отношении в стихах улавливается только та часть ее, что готовы переварить мозги и нравиться состоянию души на данный момент.
В анекдоте удается разглядеть, ну очень смешную, соринку в глазу ближнего. Начинаешь копать глубже, приходит то самое Библейское: «Знания множат скорбь».

Не виделся и не общался с Райтом все пять лет своих испытаний. Не думаю, что он изменился в худшую сторону и я обязательно созрею для встречи с ним потому, что во мне громадная благодарность этому человеку. Он научился не искать виноватых, брать ответственность за свою жизнь на себя и прощать гораздо раньше меня. Подспудно научался этому у него и я.
Но пока прочувствование и осмысление идет во времени прошедшем. Интересно, что еще тогда, его старшая сестра Майя называла меня – волчий клык.
Сейчас осознаю, что после моей службы в армии – это, вслед за моей женой, учителя главного, великолепного, но очень жесткого, чуть ли не единственный человек, у которого учился чему-то не от обратного.
До армии был с ним шапочно знаком через своих одноклассников еще по школе начальной.
В один из погожих майских дней после комиссования, решил искупаться. Ближе всего от дома, это можно было сделать в прелестной речушке Рацупе, за бывшим аэропортом. В свое время я там, на прибрежной поляне прогуливал свои школьные занятия.
Тринадцатый автобус был переполнен людьми, едущими на свои огородные участки. Через пару остановок услышал как в середине автобуса кто-то беззлобно, но очень смачно ругается матом по-грузински. Способностей к языкам я за собой не замечал. Как говаривал подполковник Митрофанов, ланглот из меня получался никудышный, но кое какой, приобретенный в армии, специфический интернациональный багаж за плечами имел.
Этим кавказским матерщинником оказался Райт. Встрече я очень обрадовался. После госпиталя это было первое знакомое лицо. Те, с кем до армии общался или дослуживали, или сидели. Володя учился в своем институте, а Райт, будучи на год меня старше, уже отслужил.
С этого дня мы стали много времени проводить вместе, благо интересы наши совпадали. Разница была в том, что умел Райт из обыкновенной пьянки сделать праздник, из еды священнодействие. Очень часто получалось у него, тренируясь на мешке и груше, быть здоровым физически и, не отказываясь от драки в принципе, превратить назревающий конфликт в шутку. И руки у него, как говорится не из задницы росли, и учиться чему-то новому в применении этих рук, от шитья и кулинарии до механики, не отказывался. Позже, когда наши пути разошлись и виделись мы очень редко, семилетний Мишка, познакомившись с ним, назвал его, веселым, смешным дядей.
Мечтал Райт ходить по заграницам, окончил мореходное училище, освоив профессию моториста, но за его язык визу ему не открыли и направили работать в портафлот.
Однажды в субботу, уже зимой на танцах в клубе «Текстилка», где он играл на ударных, собралась компания человек в двадцать. За пьяными разговорами решено было устроить на следующий день массовое купание в море. Утром на станции Засулакс собралось шестеро. Когда доехали до Булдури, в воду полезли двое – Райт и я.
Мы испытали после того омовения такое великолепное ощущение, что потом года два ездили почти каждое зимнее воскресение в Булдури, пока кто-то не напугал его мифическими дырками в легких.
Присутствовал я и при событиях, когда Райт лажанулся в выборе спутника жизни первый раз. Его соблазняли комнатами в частном доме в Засулауксе, «Москв