Я смотрел на тлеющих мотыльков, мы никогда не сжигали их сразу, наша забава потеряла бы всякий смысл, при такой быстрой расправе. Кто-то из ребят подносил к испуганным крошкам обугленные веточки и все наблюдали, как их крылья раскаленной росписью теряют свою форму.
Когда я подрос, ко мне пришло понимание, что это занятие было отвратительно, но в то время я даже не задумывался о противоестественнос­ти наших игр, тогда это было очень увлекательно.
Я до сих пор помню, как мотыльки безнадежно теряют свои крылья, как это было для нас завораживающе, что у этого бессознательного дела даже появилось собственое название, но сейчас эти воспоминания приносят мне стыдливое неудобство.
Я все думал, могу ли я теперь что-то называть своими тлеющими мотыльками, есть ли для меня что-то такое же очаровывающее, что отзывается во мне неимоверной страстью и зацикленным детским желанием реализовывать это дело снова и снова, никогда не насыщаясь процессом. И я думаю, что нет. Такого теперь у меня нет.
Это чувство тлеющих мотыльков. Оно погибло во мне вместе с этими пташками из мира насекомых, так же медленно и беспощадно я оказался его лишен. Мне остается лишь искать те угольки, что лишили меня моих крыльев, и скорее всего, их я найду в самом себе.