Начало восьмого, утро, моросит привычно, сонно, выдвигаюсь лениво. По улице просачиваюсь сквозь прохожих, покуривая первую за день. На асфальте выглядывая натоптанные следы и разводы; прелый шум заложил уши, в глотке ссохлась слюна и от табака натощак ноют зубы, ничего определенного, морская раскачка по мыслям взад-вперед, вскользь щурясь в муть трещин неба, коричневые разводы кляксами бесформенных узоров проросли искусственным покаянием кварталам района.

Жду автобус. Вижу пожелтевший плакат. Эдакий компресс иллюзии тепла, можно по пол часа к ряду пялится на рекламную улыбку или мысленно повторять контур пивной бутыли... ничего.

Благо с собой книга, все что могу - попытаться читать, стараясь расшевелить ржавый механизм мозга. Открываю её на известной странице, ход транспорта качает дёргающиеся слова, подрагивая снуют буквы, хватаю каждую взглядом, пришпиливая к поверхности листа, слова отчаянно вырываются, скачут в черноту коридоров моего сознания.
Мне потребовалось ровно три остановки чтобы абстрагироваться от внешней действительности, уложив шум на фон. Стоп, остановка.

В общественный затекла молодая пара с ребёнком в коляске. Ей на вид около двадцати пяти, лицо бледное, заспанное, безэмоциональное лицо потасканной девочки, волосы выкрашены бледно бежевым в серость, с отливом выцветшей синевы прядями, тусклая, ломкая солома, невзрачная кожа лица, юная и холодная одновременно, с налётом красоты, с намеком на прошлую беспечность, вялую, дряблую красоту пожелтевшего глянца.
Точка пирсинга в бок переносицы, куртка какого-то неопределенного цвета в тон тёмным джинсам, что ниже колена чернеют гармошкой кожаных сапогов, остроносых "казаков".
В её облике черствость с укором. Он стоит рядом, рядом с ней, но не с ней, отдельно, стоит рядом. Он старше, при этом свежее на вид, высокий, держит осанку чинно, на нём куртка, джинсы синие, спортивная обувь, руки он держит в карманах. Нарцисс с физиономией овоща.
Напротив девушки рыжая коляска, маленький мальчик в дутом комбинезоне, с розовыми дутыми щечками, пристегнут ремнями безопасности к рыжей конструкции.
Закрылись двери, мы тронулся с места. Пассажиры сохраняют натяжное молчание, вяло втиснувшись в кресла под колыбельную мрачного сезона.

Пара не разговаривает, они не смотрят друг на друга, синхронно извлекая из карманов шарманку плееров, каждый свой, дублируя друг друга, затыкают уши пластиковыми затычками, и так застывают. Я сижу левее, на правом, ближнем к ним, сидении, возобновляю чтение, боковой обзор выхватывает черные сапоги вблизи колеса коляски. Транспорт теперь набирает ход, меняя гул синхронно скорости. Сквозняк вдарил в открытую форточку, и тут же резкий, тухлый запах донёсся до обоняния.
Нокаут в ноздри.

Я посмотрел вперед, прямо перед собой, люди напротив по прежнему бездыханно вкопаны в позу сидя, не шевелятся, кажется не замечают громкой вони. Я смотрю на молодую чету, они молчат, лицо девушки синюшно бледное, она уставилась в абстрактную точку перед собой, он так же вкопан, так же бледен, дитя в рыжей коляске разглядывает трубные перекрёстки на потолке, двигаются только его зрачки. Вдруг понимаю: пахнет протухшим мясом, гнилая плоть смердит именно так, они бледнолицые, бездыханны, неодушевленны, запах определенно исходит от них, смотрят сквозь время, молча, лица ничего не выражают, лиц нет, есть кожа на скулах, нос, брови, припухлости губ, есть тёмная куртка и сапоги, есть рыжая коляска и дутый комбинезон пристёгнутый ремнями, плоские силуэты зеркально отражены в черном стекле дверей, они смотрят на свои тени в стекле, на полу теней нет, двигаются только зрачки мальчика, он смотрит в холодное пространство.

Третью неделю маршрут прежний, по адресу, один, за шторой светло и значит уже день в комнате нет часов, нет смысла знать который час, на мониторе изредка возникает очередное "как дела", очередность действий в упорядоченной очевидности, нет смысла знать как дела, музыка с примесью гула города в открытую фрамугу один и тот же будничный галдеж, тот же компакт на повторе, нет смысла менять музыку, звонит неизвестный говорит что заедет, мне все равно сидя не разгибая корпуса, нет смысла искать этот корпус по адресу прописки третью неделю, худощав и не выбрит, погряз в размышления внутри размышлений, нетронутая пачка сигарет под рукой - я курильщик. Есть смысл курить?