Показательная история!

Б...ь
Да, я знаю, это не то слово, которое ожидалось здесь. Знаю-знаю. Но никуда от него не уйти, так уж получается.
Уже сутки этот разовор не выходит у меня из головы. Прошли минуты, часы, дела, фильм, футбол, завтрак и обед – а нет-нет, а я всё возвращаюсь к этой странной беседе.
Вчера сходил в гости на приём, званый вечер в огромную квартиру в новостройке в центре Москвы. Пентхаус с кинематографическим видом из окон на закат над вечерней столицей, на теплоходы, разноцветными огоньками утюжащие сумеречную реку. С набором причудливой мебели, безликой, но богатой библиотекой. С моcтоциклом, стоящим посреди зала. С детской спальней, больше подходящей для маленького старичка, чем для радостного малыша, открывающего для себя мир. С прованской ванной комнатой, в которой хочется сразу запереться, наполнить чугун водой с пеной, поставить итальянские арии и немного повспоминать.
Было много знакомых, пледы и виски на террасе, и симпатичный британский звукоиммитатор на сцене. За вчерашний вечер я узнал две тайны (одна из них федеральная, другая - медийная), познакомился с латышкой-фотографом, провел ей краткий курс выживания в Москве, а еще читал рэп, выпил 8 коктейлей (разных), обещал через неделю придти в театр, помочь кое-кому с выставкой, договорился провести новогодний корпоратив, наелся голубики и впервые попробовал ананас с кинзой.
И выслушал женскую исповедь.
Произошло это так. Я уже собирался уходить, но дал себе еще пятнадцать минут и листал журнал «Вокруг Света» за 1930 год, допивая последний стаканчик. На обложке был изображен удивленный чукча, смотрящий вверх на приближающийся самолет советских полярников. На его лице были смесь испуга и решительности. Неизвестная, огромная, громкая и страшная птица летела над ним. Лайки, видно на картине, в ужасе заливаются лаем. Туловище чукчи приготовилось бежать, прятаться, а любопытная голова все еще повернута к самолету. Тем, мы, люди и отличаемся, я слышал, от животных, что в нас неистрибима страсть к изучению всего нового.
Она неслышно подошла и смотрела на северные приключения из-за моей спины. Неслышно подошла не потому, что крадется как кошка, а потому что вокруг было громко и весело. Я увидел просто чью-то тень на странице.
Улыбнулись, чокнулись, я подвинулся. Она присела рядом на диван. Вы такой-то такой-то? Да, такой-то такой-то. А я слушаю иногда ваши программы. Мне нарвится. Спасибо. И вам спасибо. Да что вы. В пробке, после трудного дня – самое то. Спокойный разговор о чем-то хорошем.
Я часто слышу такие слова и, надо сказать, всегда с удовольствием. Потому что это нужно мне. Сигналы, маячки: все правильно. Не останавливаться. Не лениться. Правда, иногда я бунтую против себя же, поскольку стал заложником собственного же девиза: что-то хорошее. Порой мне кажется, что иногда у меня случается транслировать ненастоящий мир, приторный как патока, иллюзорный мир. Тем более, что какой он на самом деле, я и понятия не имею. И сам его ищу, каждый раз, снова и снова. Сомневаюсь и не сомневаюсь.
Все это я рассказываю своей новой собеседнице.
- Я как раз все это понимаю.- Отвечает она. Говорит, что ей именно и нравится, что человек в радиоприемнике не вещает, как мессия, не учит как жить, а ищет, находит, делится... Это примиряет. Это дает надежду... Вы помните, как Вы недавно рассказывали что такое Ад?
Помню. Это одна из интереснейших концепций ада, культивируемая в некоторых восточных, точнее даже юго-восточных странах. Смысл ее в том, что Ада - нет. Нет такого места с чертями и котлами, с четким реестром наказаний, согласно списку. Нет пыток и истязаний. Ничего такого нет. А есть совесть. Совесть - это твой ад. Когда душа покидает тело. Когда она оставляет этот мир, и вновь становится частичкой вселенского света.. Света... Тогда она видит всю свою прошедшую жизнь. Все свои некрасивые поступки, безделье, бездарно убитое время, подлость, нечистоплотность... И вот тогда ей становится невыносимо стыдно. Как может быть только стыдно самой чистоте и самой святости. Нет никаких наказаний. Только стыд. Это и есть невыносимая мука, это и есть страдание. Когда душа один на один с собой и нет никакого социума, которым себя можно оправдать или отвлечься. И вот эти вот муки, они длятся недолго, по нашему времени, быть может минут пятнадцать. Но кому-то они кажутся вечностью.
Конечно, помню, отвечаю я.
- Так вот, такой ад сейчас внутри меня. - говорит девушка. - Я – ненавижу себя.
- Вы не можете себя принять? Такую какая вы есть?
- Никто не захотел бы принять себя, если бы был такой же как я. Никто, слышите? Я – б...ь. Самая распоследняя б...ь.
Я смотрю на нее. Как чукча с картинки на самолет.
- Почему вы мне об этом говорите?
- А почему вы мне все говорите про себя по радио? ... Я доверяю вам, вот и все. Потому что больше некому.. Мои подруги считают меня.. вобщем у меня нет подруг. А мужчинам просто невыгодно говорить со мной. Понимаете?
- А что говорит психотерапевт?
- Ничего он не говорит. Он уже на втором приеме копался у меня между ног. Что такой может сказать, как ты думаешь? – Она перешла на ты. - И уж диагноз я себе поставила сама. А вот как лечить себя не знаю.
Мне нечего ей сказать. Совершенно нечего. Да этого ей и не нужно. Говорит она. Похоже озвучивает то, что уже давно не раз прокручивала внутри себя. А я... Просто так совпало: время и место. Она показывает мне на гостей вечеринки.
- Вон мой муж. А вот мой любовник. А вон мой бывший. И мы с ним иногда встречаемся. Потому что мы с ним как родные. И все про всё знают, или догадываются. И делают вид, что все нормально.
Пространство этой огромной квартиры внезапно стало маленьким для меня. Почему-то я узнал о людях больше, чем хотел знать. Увидив наши взгляды, к нам подошел ее супруг. Знакомимся. Похож на некоторых героев Юрия Богатырева: большой, красивый, сильный и очень мягкий человек. Приятный в общении. Остроумно шутит. Она дает ему понять, чтобы не мешал разговору и отправляет его за виски для нас.
- Прошла любовь, да?
- Нет не прошла. Я его очнь люблю. Очень. Он - мой.
Кивнув на парня, которого она назвала любовником, спрашиваю, скорее утверждаю:
- И его тоже любишь. И тебя разрывает?
Я сегодня совершенно непроницателен.
- Этого? Нет. Там только секс. Но ты не подумай. С мужем у нас тоже все хорошо в этом смысле... И вот мне очень стыдно, вот именно так, как ты говорил. И даже не столько перед ним, сколько перед собой... Прихожу к нему – набитая мужиком. Как почтовый ящик рекламой... И он же понимает все, я знаю. Чувствует и молчит. В глазах же все написано. И в его тоже. И я ничего с собой не могу поделать. Мне уже бывает больно, противно, тошно, а я все равно продолжаю, понимаешь?
Дальше было еще много слов и подробностей. Звучали имена и истории, они терялись во времени и географии. Это было похоже на зависимость. Болезненную зависимомть от своих собственных демонов. Она сравнивала себя с добровольным рабом своей собственной страсти.
Девушка встала так, покачнувшись, что стало очевидно, что она совершенно пьяна. За разговором этого не было заметно. Кого-то увидела, пошла приветствовать.
Я прислушивался к своим ощущениям. Брезгливость? Ну разве чуть-чуть. И то не к ней, не к конкретному человеку, а проецируя события на себя. Я же ассоциирую себя с мужчинами. Вон, в частности с ее мужем, что возвращается с бокалами ко мне. Хотел бы я оказаться на его месте? Нет. Отсюда эти ощущения. И потом, вот врач. Ему предстоит сделать операцию. Вскрыть коросту, откачать гной, и только потом спасти человека. Испытывает ли он брезгливость? Наверное – да, особенно, если это начало его практики. Но вряд ли это его останавливает... Но я же не врач. Разве я смогу ее спасти? Да этого и не требуется, насколько я понимаю. Но человек доверился, человек объяснил почему доверился, человеку нужно выговориться. И «мы в ответственности за тех кого приручаем» - я сейчас отчетливо понимаю, что это не просто слова.
У меня есть возможность рассмотреть ее со стороны. Она безусловно красива. Да, что там: просто великолепна. Сздатели не пожалели для нее ни роста, ни стати – видно старались. Со вкусом все в порядке. Одета спокойно, но очень уверенно. Свитер не скрывает, а подчеркивает. Юбка быть может, старомодна, в смысле длины, но и это выделяет ее, даже здесь, среди подробно одетых людей.
Но лицо... В этом вся ее сила и скрытая опасность. В старом фильме «Болезнь любви» один из героев говорит о Настасье Кински: «Любовь – это когда лицо становится важнее всех остальных частей тела». Ее лицо... Точнее его выражение: поджатые, как бы в отчаянии губы, брови вразлет. Очень грустная красота. У мужчин, насколько я понимаю мужчин, моментально срабатывает реакция защитника: спасти, опекать, не дать заплакать... Здесь просыпаются древнейшие инстинкты. И у мужчины вдруг появляется уникальная возможность: почувствовать себя сразу именно мужчиной. Не соблазнять, не ухаживать, не добиваться, а сразу быть сильным. Уверенно подставить плечо... Это именно тот случай, когда говорят: «Внешность обманчива».
Но чтобы, понять, что это ловушка, нужно найти время и силы, чтобы всмотреться в глаза на этом самом лице. Умные, добрые, хитрые, злые, обреченные, да-да, обреченные... Глаза в которых видно противоречивое желание созидать и одновременно сжирать все вокруг, вырастить прекрасный зеленый лесок, а потом спалить его напалмом. Глаза, которые безостановочно в поиске, и ища всегда говорят: «Да». Трудные глаза.
- У вас есть дети? – спрашиваю мужа.
- Да, дочурка, три годика. – Славная улыбка на его лице. – Очень похожа на маму. (Эти слова он говорит уже немного нахмурясь).
В той компании парень в кожаных штанах беспардонно держит ее за талию. Они смеются. Слышны фразы: «Надо снимать в рапиде, так креативней!», «Это Москва, детка!». Супруг неслучайно смотрит в другую сторону.
Она возвращается и опять остылает его, прерывая наш теплый разговор о детях. О детях люди всегда разговаривают с удовольствием, как о чем-то самом лучшем, что есть в них самих.
Она пересказывает только что состоявшуюся свою беседу. Подробности совершенно неинтересны. Поскальзывается (или делает вид?), и опирается на меня для равновесия. Усаживаю ее. Говорю, что пойду. Говорю, что прежде, хочу узнать, зачем все это? Что мне теперь делать с этим знанием?
– Да, ничего, - отвечает. - Если я не знаю, тебе-то откуда?
Затем начинает рассказывать что-то про реинкарнацию. Про то что скорее всего в прошлых жизнях была мужчиной. Жестким, берущим все что попало. Что теперь ей нужно все это отрабатывать..
- Где ты всего этого набралась? – перебиваю ее.
Рассказывает какой-то эзотерический бред. Спрашивает что я думаю обо всем этом? А что я могу думать? Тут может быть миллиард причин. Шок из детства... Неумение любить... Ни себя ни других... Проблемы с родителями... жажда боли и страданий... Да все что угодно. Выбираю то, что мне кажется правильным:
- Ты страстная женщина, это очевидно. И тебе нужен объект для этой страсти. И, может быть, беда в том, что тебе поклоняются. Ставят на пъедестал и поклоняются. Но, поклонение, слишком холодно для тебя. Тебе нужна твердая рука. Не декоративная, а настоящая. Чтобы направить, удоволетворить тебя, зажечь, успокоить, удержать на пути...
Она слушала и не слушала. Точнее нет. Она слушала меня, но в то же время кто-то явно нашепытвал ей что-то внутри ее. Мне так показалось.
- Может быть ты задержишься еще? Сходим куда-нибудь. Продолжим разговор.
- Нет, не задержусь, мне действительно пора.
- Уверен? – теперь во всей ядерной смеси в ее глазах еще появилось и кокетство.
- Уверен. Удачи тебе. – я сделал еще несколько шагов к выходу, затем вернулся и сказал:
- И, да, попробуй сходить к психотерапевту – женщине.
В прихожей мне вручили декоративную бутылочку с виски. Очень вовремя. Я опорожнил ее одним глотком на улице, в ожидании такси. Осень уже по-настоящему холодная. Она вовсю калечит листву ветрами и кратковремменными дождями.
Вечера почти никогда не складываются так, как ты планируешь. Это иногда плохо. А иногда хорошо.
А иногда сразу и не разберешься, как на самом деле.
P.S. В семь часов вечера, во вторник, среду и четверг, когда начинается моя передача... Каждый раз, сидя в студии, перед микрофоном, я представляю город. Иногда закрываю для этого глаза. Эти невидимые радиоволны которые пульсируют от микрофона... чтобы вынырнуть в салонах машин. Красных, синих, черных, белых. Дорогих и старых. С водителем и без. Автомобилей в пробке, и автомобилей движущихся со скоростью сорок километров в час, пятьдесят, сто... Я вижу мужчин в джипах, мужчин в седанах, в любом случае, мужчин, внимательно выбиравших свою машину. В машинах курят. В машинах не курят. Еще женщины. Их ноготки накрашены. Они барабанят ими по рулю. Некоторые из этих женщин тоже курят. У кого-то за спиной детское креслице. У кого-то рядом в кресле пассажир, у кого-то газеты, журналы или сумка. Когда этим людям звонят, они делают меня потише, или убирают совсем... Они все такие разные...
Мы все такие разные. Что можно сказать такого, универсального, чтобы это было интересно, а, главное, важно для большинства из нас? И даже, если это вдруг получится, то, наверняка, каждый из нас воспримет историю по-своему.
И эта история, состоящая из одних и тех же слов и событий... у каждого она будет совершенно иной. Иной чем даже у самого родного человека. Совершенно другой.
Это как с восприятием того же самого Ада.