Я давеча прочел "Обитель" Захара Прилепина и взялся за "Зимнюю дорогу" Леонида Юзефовича. Что эти два романа объединяет? -Историзм. Более того, время действия практически ограничено одним, но лихим и грандиозным, десятилетием: 1929 в "Обители" и 1922-1923 в "Зимней дороге", которая, кстати, имеет более развернутое название "Генерал А. Н. Пепеляев и анархист И. Я. Строд в Якутии 1922-1923 гг.". Что еще объединяет? -Латыши. В "Обители" Федор Иванович Эйхманис (Теодор Эйхманс в реальной жизни) и И. Я. Строд (Янис Стродс) в "Зимней дороге". Вот и все, далее идут различия, причем концептуальные..

   В первую очередь, меня озадачила жанровая отнесенность "Зимней дороги" к роману, т. к. историзм в ней явно преобладает: указаны даты, реальные исторические фигуры, их круг, понятное дело, очень широк, поэтому постоянно приходиться возвращаться назад из-за утерянных связей между ними. И это напрягает, уже странице к пятидесятой возникают сомнения, а художественная ли это лит-ра, может нон-фикшн какой-то, в этом смысле весьма дискуссионный. В "Обители" таких проблем нет, она практически полностью укладывается в эстетику неомодерна, во всяком случае, моделью главного героя: молодой человек (Артему Горяинову где-то 23), это боец и практически всегда вооружен подручными средствами, он предпочитает дело слову, но при этом именно сквозь призму его внутреннего мира читатель получает доступ к художественной реальности. Пепеляеву же на момент экспедиции в Сибирь уже чуть за тридцать, да и некорректно их сопоставлять, потому что Артем - в большей мере вымышленный герой, а Пепеляев - нет.

   Собственно, теперь чуть-чуть о пространстве. Действие "Обители" происходит в Соловецком Лагере Особого Назначения, "Зимней Дороги" - на бескрайних сибирских полях гражданской войны. Здесь интересна историческая аббревиация: нечто анимальное и гиперболизированное СЛОН, а затем ведь с уходом Эйхманса лагерь преобразовали в тюрьму и получилось уже совсем говорящее - СТОН. Конечно пространство Прилепин ,во многом, рисует в инфернальных тонах - это территория смерти, боли и страданий заключенных и надзирателей, кстати, грань между которыми в виду изолированности острова от "большой земли", да и исторической обстановки, весьма тонка.

   Вот поэтому возвращаться к роману отнюдь не просто, он, безусловно, относится к категории больших романов, соответственно, критики на полном серьезе обсуждают и "толстовство" Прилепина. И это не упало с неба: знакомство с главными героями начинается с диалога на французском (хотя Эйхманс как выходец из Курляндии, владел немецким), ну и общая историчность, обилие точных данных, стремление к объективному отображению действительности, избегая, надо сказать, категорических оценок. Объем вполне толстовский, эпический - 746 стр. (изд. АСТ, ред. Е. Шубина, 2015 г.), но по существу, читателю предлагается такая мегаповесть, ведь время в ней ограничено летом-осенью одного года, а все остальное дано ретроспективно. С послесловием, приложением, примечанием и эпилогом.
  
   Вообще, Прилепина принято ругать за язык - за стиль то есть, и действительно находят неувязки, перекосы, переборы, какие-то из них и правда нечем крыть, все это есть. Я, получается, к своему стыду наверное, ничего (или почти ничего) не заметил, схавал похоже, а может просто оказался ослеплен другими, более удачными эпизодами и лит. "спецэффектами". Есть и те, кто заходятся в истерике по поводу "неопределимости" повествователя, мол, непонятно откуда льются ручьи сюжетной линии и эмоциональных комментариев происходящего, нередко оценочные, кстати. Это тоже прошло мимо меня, честно говоря, совершенно до фонаря вся эта фокализация: вся эта компетенция рассказчика, я не склонен делать из этого далекоидущих выводов. Автор-рассказчик может рассматривать героя в качестве собственного альтер эго и странно вообще предъявлять такого рода претензии, ведь мы имеем дело с художественным текстом, а не документом, например, где все позиции должны быть четко обозначены, а образность - выхолощена. Меня, как читателя необузданного и увлеченного, еще недавно целиком поглощенного Набоковым ("Защита Лужина", "Дар", "Камера Обскура" и "Король. Дама. Валет") весьма заинтересовал мотив вербализации ощущений, пробивающийся и у Прилепина. Например, каждый, кто работал наизнос знаком с ощущениями пробуждения на следующее утро, как это происходит с главным героем после баланов: "Артем просыпался так, будто ему - как кость, с хрустом - сломали сон, и открытый перелом шел через трещащий от боли череп" [Прилепин 2015: 93]. Или вот как автор передает особенности северного говора из речи монаха: "н" и "ш"старик произносил так, словно это было что-то круглое и лохматое - собрать бы в руку и гладить" [Прилепин 2015: 276]. Но при этом, если оценивать читабельность "Обители" по десятибальной шкале, я бы едва ли поставил выше шести. (Читабельность, впрочем, никогда не приветствовалась в русской высокой лит-ре..)  

   Другие тычут в "пацанство" или пробуют подогнать идеологическую базу, ну да, герой и дерется, и занимается онанизмом, и экстремальным сексом со следачкой Галиной Кучеренко, а красноармейцы изображены зверьем диким (приводят фрагмент описания, вырвав впрочем из контекста). Того самого контекста, в котором судьбы заключенных переплетены в тугой клубок: чего ожидать, например, от бывших белых офицеров в качестве старост, дневальных и ротных в то время, когда доля угодивших на Соловки заключенных по статье "терроризм" весьма и весьма велика (эпизод с лагерной олимпиадой это показал хорошо). Среди таких белых офицеров Бурцев, Мезерницкий, а также и Крапин - бывший следователь, осужденный "за превышение полномочий", так что понятно, что эти обстоятельства весьма поспособствовали продолжению гражданской войны в миниатюре на отдельно взятом островном архипелаге, где "власть не советская - а соловецкая". При этом, в лагере дает спектакли театр (выступает некто Шлабуковский, весьма известный московский актер), выпускаются журналы, газеты, зеки имеют возможность пригласить из женбарака спутниц в том числе и в кино.

   В общем, "Обитель" к прочтению обязательна, всем рекомендую. Читайте. Размышляйте. Сопереживайте. Тем более, что Артем Горяинов весьма к этому располагает, как в приставшей к нему песне одесского еврея: "Не по плису, не по бархату хожу, а хожу-хожу по острому ножу".